Вслед за тем по педантизму в одежде Онегин будет назван вторым Чадаевым. В полемике с Руссо поэт утверждает: «Быть можно дельным человеком / И думать о красе ногтей…»; тем самым строфа безусловно оправдывает щегольство Чаадаева. Но «дельный» ли человек Онегин? Он педант в одежде, потому что боится «ревнивых осуждений»; стало быть, он просто зависит от светского мнения; «дельный» ли он человек – надо заключать с опорой на другие факты. Но зачем же в данный контекст включено имя Чаадаева? Невероятно, чтобы случайно. А между тем опять возможен широкий разброс значений: с одной стороны, имя Чаадаева излучает интеллектуальность, бросая и на внешне подражающего ему Онегина оттенок дельности; с другой – не исключено, что сравнение контрастно: подражание значительному в сугубо поверхностном может быть средством комического развенчания (это Пушкиным откровенно и делается на примере Зарецкого).
Все-таки изображение дружеской встречи с Кавериным можно считать свидетельством, что Онегин был причастен к политическим разговорам своего времени, надо полагать – в легальной форме.
Удивительна переакцентировка значений многих деталей в романе. Исторические реалии в первой главе последовательно включаются в бытовой план – и вдруг начинают жить своей жизнью, обнаруживают многогранность, получают возможность восприниматься под другим углом зрения, включаться в иные системы. Они отрешаются от быта и становятся историей.
Попробовали бы мы, увлеченные изображением Онегина как приверженца «науки страсти нежной», игнорировать его дружбу с петербургскими вольнодумцами – и мы не сможем объяснить реформу в пользу крестьян, которую проведет Онегин в своей усадьбе[17]. Впрочем, В.В. Набоков поступок героя воспринимает просто как индивидуальный акт человеколюбия. Так ли? Онегин не расположен к эмоциональным порывам, он человек рационального склада. Это идейный герой, и без внимания к его убеждениям представления о нем будут явно неполными.
Результат общения героя с вольнодумцами тоже проявляется как-то неожиданно, в момент общего духовного кризиса, который начинается на личной почве («Причудницы большого света! / Всех прежде вас оставил он…»), но приводит к разрыву всех связей: герой становится скептиком и затворником. И все-таки след общения с вольнодумцами в душе Онегина не стирается; духовная жизнь героя весьма динамична; в ней постоянно происходит смена акцентов.