ты, проводя ночные празднества, дикими плясками со щитами, копьями и мечами нагоняли страх на людей.
– Велика Артемида Эфесская, – кричали грозно служители, размахивая оружием и горящими факелами.
Куреты стали особой кастой. Управляли городом, никому не подчиняясь. Для них была вымощена мрамором улица, которая вела к агоре1.
Простые смертные не смели приблизиться к ним. Только смиренно склоняли головы. Среди ревностных почитателей богини плодородия были знатные горожане и чужеземные цари. Они дарили земли, несли к алтарю многогрудого божества серебряные драхмы, драгоценные камни и металлы – только бы прорицатели молились о преумножении богатства. Проходя в храм мимо бедняков, надменные благодетели не давали им и медной монеты, чтобы помочь выбраться из нищеты. Пылающие факелы в святилище Артемиды сжигали во влиятельных людях все добрые устремления. В душах оставался один зловонный сгусток греховной страсти – сребролюбия.
Гераклит видел, как приносили покорные рабы на своих стёртых спинах сундуки с жертвенными дарами, а храмовые служители охотно принимали подношения вельмож. Вестники Артемиды курили сладкие благовония, возносили молитвы перед статуей могущественного божества, высекали на стелах имена благочестивых властителей… Предприимчивые дельцы, восхваляя немыслимую щедрость богачей, привлекали в храм новых праздных болтунов. В стенах храма скопились несметные сокровища. Куреты раздавали их всем желающим под большие проценты.
– Многознание никого не научает уму. Сами не знают, что говорят и делают, – плакал мыслитель.
Поняв, насколько глупы люди в своём стремлении к богатству и призрачной славе, Гераклит ушёл в горы. Жил анахоретом, питаясь травами и кореньями, как последний бедняк. Единение с природой должно было вернуть ему душевный покой.
Через несколько лет жрецы храма Артемиды услышали новость: в Эфес вернулся философ-отшельник.
– Наверно, подарили ему боги ещё больше мудрости, – посовещавшись, решили они. – Пойдёмте к избраннику Геры. Почтим его возвращение и испросим у него совета, как нам достичь ещё большей праведности.
Утром седовласые жрецы облачились в белые длинные хитоны из дорогой восточной ткани и сели в роскошные носилки. От храма до главных ворот города высокомерные жрецы ни разу не заговорили друг с другом. Каждый думал, какой вопрос задать, чтобы философ похвалил его, отметив высокий ум.