Он сказал: то, что мы смотрим – это балет «Лебединое озеро». Затем он встал, вернул стул в обычное положение и подсел ближе к столу. Подвинул к себе стакан с чаем. Приступил к пространному рассказу о балете.
Злой колдун превратил возлюбленную молодого принца в лебедя. Изнывающий от тоски принц, в конце концов, одерживает победу в сражении с колдуном, рушит его чары и спасает свою возлюбленную. Я не мог уловить в тот момент связи между рассказом дяди и танцами на экране, но все же досидел до финала.
Дядя Исмаил говорил со мной, как со взрослым, как с ровесником, будто я уже повидал сотни балетов, прослушал столько же опер. Но, помню, оперы ему не нравились. За исключением «Лейли и Меджнун», которую он часто смотрел в молодости в Тбилиси. Зарубежные оперы нисколько его не интересовали: «Кричат что есть мочи, да и слов не разобрать».
А балет ему нравился. Я не понимал, почему. Его объяснения ни о чем мне не говорили. Помню лишь то, что он сравнивал танцовщиц с бабочками: «Не ходят, а порхают, порхают».
Не помню, сколько продлился балет, во всяком случае, мне это показалось целой вечностью. Терпение мое было на пределе. Все мои мысли вертелись вокруг ребят из Баку, и в особенности «Мальвины». Как бы красиво не танцевали очаровательные девушки на экране, они не интересовали меня так же сильно, как гости из Баку.
Наконец, когда я вышел от дяди Исмаила, я целиком находился в лившемся с экрана настроении. В голове звучала музыка Чайковского, а губы ее насвистывали. А на название книги, взятой у дяди, я обратил внимание только, когда передал ее отцу – «Отец Горио» Бальзака.
***
В холодную шведскую ночь «Лебединое озеро» погрузило меня в теплые воспоминания о родине. Я как бы пережил все заново.
В детстве воображаешь свое будущее, а став взрослым, тоскуешь по детству, и все это, как бы ни было странно, сопровождается приятными чувствами. Оказывается, тоска может быть и сладкой.
Мечтатели не покорны возрасту. Танец артистов русского балета, пленительная музыка Чайковского делают человека чище, чистым как ребенок десяти лет. Может, именно потому я погрузился в ту ночь в грезы, на которые способен лишь ребенок – словно я был принцем Зигфридом, а светловолосая девушка из Баку Одеттой.
Но как бы я ни старался, не смог уподобить дядю Исмаила колдуну Ротбарту, ставшему камнем преткновения между двумя возлюбленными. Ибо дядя Исмаил был светлым человеком.