Что планировал Менгеле, так никто и не сказал. Мне казалось, что Фишер был не особо посвящен в планы знаменитого доктора, но он сам сильно набивал себе цену. Где-то я даже симпатизировала ему, но было что-то в его повадках, что отталкивало. То ли излишняя нервозность, то ли какой-то слишком настойчивый запах табака. Вполне возможно, что просто на уровне психологии сказывалась моя личная неприязнь к нему, как к немцу. Ему, кстати, действительно было 30, но если не присматриваться, можно было смело дать ему года 24. Меня вроде бы и тянуло к нему, но в то же время я очень его опасалась, кто их знал этих немцев? Хотя Фишер был очень умен, эрудирован, имел тонкое чувство юмора. Мне просто необходимо было приобрести союзника в его лице. Друзья были мне нужны, и хорошие рекомендации тоже. Он не давал мне скучать, снабжая интересной литературой, однажды мы даже сходили в кино, чего я раньше не делала. Возможно, он просто присматривался ко мне, пытаясь понять мои настоящие мотивы. Либо же я себя накручивала. Но я очень нуждалась в компании, иначе сошла бы с ума здесь на чужбине.
Все было относительно спокойно, пока я не подслушала один разговор. Это было в вечернее время. Пары уже закончились, я выходила в библиотеку, а когда возвращалась, сквозь приоткрытую дверь какого-то кабинета услышала разговор двух преподавателей. Говорили они далеко не шепотом, и я могла прекрасно все расслышать. Диалог был о скором приезде Менгеле, о том, что они думают о нем. Потом я услышала, что доктор, как оказалось, был ранен на войне. «Вот оказывается, как он поправлял свое здоровье», – подумала я. Значит, он был в гуще событий до ранения. А потом один из голосов сделался тише и я услышала: «Такую тайну делают из этого проекта. Можно подумать, никто не догадывается, что он собирается калечить заключённых, там же клондайк рабочего материала». Я застыла. В глазах потемнело, и я очень быстро стала уносить ноги от кабинета, держась за стену одной рукой. Что он собирается делать с заключёнными? Какими? Что значит «калечить»? Я не собиралась никого калечить, причинять кому-то вред. Что это будет, тюрьма? Что-то ещё? Мне нужно было совсем не на зону, а в Польшу. Мне было страшно от своих собственных догадок. Что я могла сделать? Убежать не выйдет, я слишком далеко зашла. Единственное, что меня успокаивало, что мне, вероятно, не доверят какую-то серьезную работу, так как я была неопытным интерном, и в мои обязанности будет входить лишь «принеси-подай». Но это мало утешало.