Потугин. Но не следует кричать, что, дескать, какой он нос наклеил немцам-архитекторам! И на что они? Только деньги берут… Никакого он им носа не наклеивал: пришлось же потом леса вокруг шпиля поставить, да починить его обыкновенным порядком.
Не поощряйте, ради бога, у нас на Руси мысли, что можно чего-нибудь добиться без учения! Нет; будь ты хоть семи пядей во лбу, а учись, учись с азбуки! Не то молчи, да сиди, поджавши хвост! Фу! Даже жарко стало! (Снимает шляпу и машет ею на себя.)
Русское художество, русское искусство! Русское пруженье я знаю и русское бессилие знаю тоже, а с русским художеством, виноват, не встречался. Двадцать лет сряду поклонялись этакой пухлой ничтожности, Брюллову, и вообразили, что и у нас, мол, завелась школа, и что она даже почище будет всех других … Русское художество, ха-ха-ха! хо-хо!
Человек в серых очках (повернувшись к зрительному залу). Искусство только одно и есть: ваяние. Вот это холодно, бесстрастно, величаво – и зарождает в человеке мысль – или иллюзию, как угодно, – о бессмертии и вечности. Живопись? Крови много, тела, красок… много греха. Голых женщин пишут! Статуя никогда гола не бывает. И к чему разжигать человека? Люди и так все грешны, преступны; все насквозь проникнуты грехом.
Литвинов. Но, однако, позвольте, Созонт Иваныч. Глинку вы, стало быть, тоже не признаете?