Его голубые глаза задержались на мне. Он прошелся взглядом по моим волосам, лицу, одежде.
– Кто это? – капризно спросил Джон.
– Наш король, – ответил Эдвард. – Он приехал поохотиться с нами.
– Король?
Он же знал меня, подшучивал надо мной, сопровождал на верховых прогулках.
– Король Генрих. Генрих Восьмой.
Джон кивнул, но в глазах его ничего не отразилось. Мне захотелось сказать: «Помните Битву шпор[1], в тот день вы лихо преследовали французов! Как они улепетывали!»
По лицу его блуждала глупая улыбочка. Неужели разум совсем покинул его? Нет, не может быть. Еще не все потеряно. Он жив, кивает головой и ужинает вместе с нами... разве мог сэр Джон бесследно исчезнуть? Он все тот же, мы просто не знаем, как пробудить его память.
– Ах, какие вкусные были вишни! – воскликнул он. – Вишни, вишни... у меня совсем их не осталось... Ни одной.
Он поводил ложкой по тарелке.
Словно ребенок... Время для него повернуло вспять. Но это же противоестественно. Мы умираем от старости либо угасаем в болезнях. Никто не может вернуться в детство.
– Сейчас все будет, отец, – послышался ласковый голос, и кто-то наполнил его тарелку кусочками моркови и пастернака и мелко порубленной бараниной.
Сеймур улыбнулся и погладил заботливую руку.
Я обернулся, но сперва не разглядел ничего, кроме белого головного убора да блекло-бурого платья прислуги.
– Вы очень любезны, милая, – заметил я, коснувшись ее пальцев.
Она вела себя крайне ненавязчиво, но, видно, дело свое знала.
– Едва ли помощь родному отцу свидетельствует о любезности, – ответила девушка, отстраняясь.
– Так это Джейн? – удивленно спросил я, глядя ей вслед.
– Подлые французы, – заявил сэр Джон. – Они устроили нам засаду. Все так же лезут на рожон. Но Папа каков! А новый... гораздо хуже Климента. – Он неодобрительно покачал головой, по-видимому не утратив былого интереса к политической жизни, и добавил с демонической усмешкой: – Говорят, он сосет пальцы на ногах.
Эдвард и Томас продолжали спокойно есть.
– Да, лижет свои копыта! – хихикнув, воскликнул сэр Джон так громко, что, казалось, охнули древние потолочные балки. – И кроме того, северная башня нуждается в починке!
Отсидев за ужином подобающее время, я вышел из зала. Слуги увели старого Сеймура спать, и я отправился в отведенную мне спальню. Там стояла узкая жесткая кровать, источавшая затхлый запашок. В шесть утра в ближайшей приходской церкви пройдет месса, и мне хотелось посетить ее. А пока я улегся спать, мысленно помолившись... о благополучии сэра Джона, Анны и себя самого.