Желание юной красавицы, над которой довлели моральные принципы высшего общества, было понятно Гилу. Не понятно было другое – как выпутываться из сложившейся ситуации?
Одно дело обесчестить цветочницу и совсем другое – какую-нибудь баронессу. О последствиях знали – плавали. Но как отказаться от той, что заставила его смущаться и как последний неудачник торчать у пивной стойки, чтобы иметь возможность лишь наблюдать? Как можно в последний момент ретироваться, когда её рука уже расшнуровывает ширинку и скользит по его вздрагивающей плоти?
Гил закрыл глаза, думал если не будет видеть её воспаленного, лихорадочного взгляда и этих приоткрытых, высохших губ, то сможет уйти, но он лишь отчетливее ощутил пульсацию в той самой точке своего тела, которая сейчас диктовала ему что и как делать.
Её нежные, не знавшие труда пальчики проскользили вниз и вверх, задержались на самой вершине... А потом… Гил ощутил горячее дыхание и влажность её губ.
«Твою мать!» – простонал он в сердцах и схватил незнакомку за волосы.
Когда с уголка её рта стекала полупрозрачная белая капля, Гил уже понимал, что согласится и на эшафот, лишь бы узнать какова она сама в пылу агонии. Он хотел держать её руки, когда она будет извиваться под ним, хотел трепать эти постыдные губы и видеть её глаза. Эти невозможные, такие непристойные и в то же время невинные глаза, которые она умело прятала за пушистыми ресницами.
Но Гил не был героем фантастических любовных романов – ему требовалась передышка, хотя бы несколько минут. Поэтому он подтащил её к самому краю постели, опустился на колени и медленно стянул с покатых бёдер дорогое кружево. Он видел, как она изнывает от предвкушения, чувствовал, как дрожит её тело, но не торопился.
– Ты скажешь мне свое имя?
Красавица отрицательно помотала головой.
– А если я попрошу более настойчиво? – поинтересовался Гил, проводя двумя пальцам по влажным складкам.
Снова мотание головы и закушенная губа. Она с трудом сдерживала стон и мольбу.
Гил знал, чего хотят чопорные гордячки из богатых домов. Бывал в замковых кулуарах их скромного провинциального городка. Видел, как смотрели на него благородные дамы, стоило их мужьям отвернуться. По мнению Гила, все женщины хотели одного и того же, как впрочем, и мужчины – признания своей исключительности и значимости, а ещё того, что не дозволялось этикетом. О да, благородные девушки хотели запретного больше, чем все его шалавы. Оно и понятно – к желанию примешивался азарт и, судя по горящим щекам и неспокойным ресницам, его новая знакомая была авантюристкой.