– Только думай не слишком долго. Не забывай, что я уже не так молод, – со смехом отозвался он.
В этот момент на пороге возник верный сынуля с забытой материнской сумочкой. По лицу Голубчика скользнула тень досады, и я, решив, что пора зарабатывать дополнительные очки у начальства, поднялась из-за стола.
– Пойду, пожалуй, перекурю на свежем воздухе. Эд, ты не составишь мне компанию? – спросила я.
– Конечно, – рьяно вызвался он.
И мы, оставив новоявленных жениха и невесту наслаждаться друг другом, вышли на освещенную разноцветными огнями террасу.
– А твоя мать и Голубчик, я вижу, старые знакомые? – поинтересовалась я дорогой.
– Ага, они много лет дружат, – подтвердил он. – Кажется, когда-то он в чем-то очень помог маме. Она много раз упоминала, что сильно ему обязана.
На террасе, раскинувшись в плетеных креслах, отдыхали важные и очень богатые пассажиры. Сосредоточенно слюнявил пузатую сигару бывший Ванька-Лепила, нашептывала что-то квадратноплечему спутнику, перегнувшись через столик и демонстрируя обнаженную грудь, покоящуюся в низком декольте, как в роге изобилия, светская тусовщица Анжелика.
– Странно, – продолжала я, – она представляется Стефания, а он называет ее Света.
– Ты заметила? – обернулся он. – Знаешь, она раньше сердилась и каждый раз поправляла его, а потом махнула рукой. Сказала, что это бесполезно. Просто Светлана – ее настоящее имя, Стефанией она стала уже в эмиграции, а Голубчик ведь знал ее еще в СССР…
Мы миновали зону отдыха, вышли на тихую площадку и остановились у самых перил. Луна уже взошла и висела посреди раскинувшегося над рекой неба, обливая белый корабль серебристым светом. С берега доносились запахи влажной хвои, молодой листвы, напоенной дождем земли. И то ли от этого живительного аромата, то ли от неожиданно обрушившейся на нас тишины весенней ночи кружилась голова.
– А хорошо, что я сначала ошиблась и ты оказался всего лишь мажором, – сказала я.
– Почему мажор? Я не понимаю… Это в музыке – мажор, минор, – привычно растерялся он.
Я расхохоталась, откинув голову и поводя плечами, как это делала Стефания в ресторане. Кажется, подобный трюк производит на мужчин впечатление. Глаза Эда в мигании разноцветных огней, украшавших теплоход, становились то нежно-карими, то пронзительно-зелеными. До чего же он все-таки смазливенький, хорошо, что не содержанка богатенькой мадам.