- Лихо ты! – похвалил я ее. Та только кивнула, мол, знай
наших.
- Я тут, кстати, тоже не просто так сидел, сейчас костер
пропалим и можно готовить.
- Ага, размечтался! Я только выпотрошила, перья и пух на тебе, -
засмеялась эльфийка, высокомерно вздернув нос. Ну-ну, сейчас
посмотрим, кто кого…
- Скажи, Кари, - как только я произнес ее имя девушка еле
заметно дернулась, но тут же сделала вид, что ничего не было. Я
тоже решил не выяснять причину подобной ее реакции, - а так ли тебе
нужны перья с этой птицы?
- Да не особо, - пожала девушка плечами, - для перин и подушек
они слишком грубые, а для стрел слишком плохие… Общипать и
выкинуть.
- Тогда нет проблем, - улыбнулся я,- сейчас сделаем в лучшем
виде.
И потянулся было к будущему обеду. Но эльфийка шустро рванула
птицу к себе:
- Опалить вздумал? Не дам! Сам иди, стреляй, а потом порти!
- Не бойся, - успокоил я ее, - жечь перья я не собираюсь.
Самому, честно признаться такой запах не нравится. Просто доверься
и дай сюда дичь.
Девушка протянула мне куропатку, но явно при этом не
доверяя.
- А теперь, дай, пожалуйста нож и принеси немного воды.
Нож мне дали, а вот без присмотра оставлять не спешили. Я отошел
в сторону, демонстрируя, что многострадальная птица в безопасности.
Эльфийка направилась к избушке. Пока шла обернулась раз десять. Ну
и ладно! Что я могу с этой курицей сделать вообще? Я куропатку имею
ввиду. Она же и так дохлая… Назад Кари буквально бежала,
расплескивая воду, которую она несла в ковшике, по сторонам. Пока
она ходила, я, с помощью ножа, успел наковырять глины в ямке
неподалеку.
- Зачем это? – указала девушка на небольшую кучку, рядом с
которой я сидел.
- Сейчас поймешь, - сказал я, попросив жестом налить воды.
Эльфийка исполнила мою просьбу и начала следить за тем, как я начал
месить глиняное тесто. Даже посмеялась:
- Я в детстве тоже еду так делала. Но знаешь, ее есть вообще-то
нельзя. Так что если ты думал накормить меня глиняным хлебом, то
лучше не надо, я из этих игр давно выросла.
Вскоре, когда я начал обмазывать глиной добытую эльфийкой
«великолепную» куропатку, издевательский тон сменился на
умоляюще-негодующий. Девушка требовала прекратить издевательства,
проводимые мной над безвременно почившей птицей. Согласилась даже
сама ее общипать. Но я был непреклонен. Поэтому в дело пошла
тяжелая артилерия. Нет, она вовсе не пригрозила меня пристрелить на
месте (это она уже сделала минут двадцать назад… и девятнадцать… и
восемьнадцать с половиной…). В дело пошло самое страшное женское
оружие: слёзы. Заметил, как она хлюпает носом уже когда закопал
куропатку в угли. Ну вот что мне делать с ней? Подошел, взял за
плечи, сказал, что все будет хорошо, что сама даже потом мне
спасибо скажет. Она же вырвалась, повела плечами, шмыгнула носом
погромче и отвернулась. Сказала только напоследок, что со мной
больше не разговаривает. Я пожал плечами и пошел следить за
приготовлением обеда. Конечно же не в полной тишине или под
умиротворяющие звуки природы. То, что эльфийка не разговаривала со
мной вовсе не значило, что она не будет говорить с собой. За те
полчаса, которые пеклась дичь я узнал о себе много нового. И руки у
меня кривые, и шутки плоские, и вообще дикарь из дикарей. Я молча
сидел и вздыхал, в тайне надеясь, что глина окажется именно той,
которая нужна, потому как в противном случае даже думать не
хотелось что будет. Только один раз чуть не встрял в разговор
остроухой, который она вела сама с собой. В тот момент, когда она
пожалела, что луком меня не пришибло в лоб и желательно до
отключки, я чуть не указал ей, что подобный исход стал бы худшим
скорее для нее, чем для меня. Но, наконец, я выгреб из золы
дымящийся черный камень.