Я пожала плечами. Ну не может, так не может.
Чалерм потёр внутренние уголки глаз большим и указательным
пальцами.
— Пранья, вы серьёзно хотите настроить против себя весь клан? Вы
думаете, вы одна справитесь с несколькими тысячами махарьятов?
— Эти люди ничего не могут сделать толково, — усмехнулась я. —
Почему вы думаете, что они смогут толково сопротивляться?
Учёный порассматривал меня, а потом покачал головой.
— Как вы не боитесь?
— А что мне терять? — парировала я.
— Главу клана, например? — странным тоном предположил Чалерм. —
Вы ведь верите в его искренние намерения.
Я доела рис, взяв время на подумать. Боялась ли я потерять
Арунотая? Не то чтобы он у меня когда-то был, чтобы его терять.
Допустим, он вернётся и разозлится на меня за то, что я тут всё
перевернула вверх дном. Расстроюсь ли я?
Я украдкой глянула на потерянное выражение на лице Чалерма, и
тут же досада кольнула под ребро. Вот почему на чувства законного
мужа мне плевать, а эта лисья морда вызывает такое эхо?
— Переживёт, — рыкнула я, хотя моя злость вовсе не целилась в
Арунотая. — Жизнь жестока, и иногда её оружие — это ты сам. Как
сказал Великий ду, иногда чтобы залечить прорехи в ткани мира, её
нужно полностью обновить.
Чалерм медитировал с открытыми глазами, уставленными в дальнюю
стену.
— Раньше, — медленно сказал он, — я работал в другом клане. И
достиг там изрядных успехов. Уходя, я был уверен, что мало кто
лучше меня умеет поставить работу махарьятского клана. Я пришёл
сюда с горящими глазами и твёрдой уверенностью, что сейчас наведу
здесь порядок.
Он замолк, и я заполнила тишину усмешкой.
— На Оплетённую гору нельзя приходить с горящими глазами.
Чалерм выразительно покивал.
— Я понял, что раньше мне это всё давалось так легко, потому что
те люди верили мне и верили в меня. Они хотели позволить мне
попробовать то и это, были готовы потерпеть ради моего успеха. В
итоге их жизнь стала лучше, а дело — прибыльнее. Но это больше их
заслуга, чем моя.
Я смотрела на Чалерма и понимала, что он сейчас переживал не
меньше, чем какой-нибудь воин, вернувшийся в родное село только для
того, чтобы увидеть обгоревшие остовы и кружащих над трупами
стервятников. И то, что Чалерм всё ещё держался, не бросал это
провальное дело и сам не бросался в безумие, было лишь
свидетельством его железной силы воли. Сколько он уже полз тут на
одной только воле? Как-то давно ещё он сказал мне, что утратил
направление, и только я смогла вернуть его на верный путь. Значит,
до моего прихода он уже почти сдался.