– Почему я не могу слышать то, что вы им говорите? – спросил
я.
Инструктор не обременил себя ответом на мой вопрос; вместо этого
сказал:
– Хочешь поговорить с ней?
– Для чего? – я злобно спросил в пустоту.
– Поверь, ей есть, что сказать тебе. И это будет очень
интересно.
– Что интересного может сказать клон?
– Это не клон, Йаови. Это действительно твоя жена.
Я оторопел. Инструктор впервые назвал меня по имени, да ещё и
без сарказма – совершенно серьёзно, как равному. Так и хотелось ему
поверить. Но червь недоверия не прекращал шептать свои мантры…
– Она ждёт, - продолжал Инструктор. – Она знает, что ты жив и
здоров. Знает, что ты был в тюрьме, а теперь выполняешь
ответственное поручение. Она хотела бы с тобой поговорить. Очень
хотела бы. Поверь, для неё этот разговор очень важен. Да и для
тебя, думаю, тоже. Она ждала, когда ты сможешь выйти на связь.
– Что она мне может сказать? – всё ещё с недоверием спросил
я.
– Спроси её сам.
Преодолевая сомнения, нерешительность, боязнь чего-то и даже
некоторую брезгливость, ведь всё ещё уверен, что это не моя жена, я
всё же выдавил из себя несколько звуков:
– Лия?
– Ирвин! – тут же оживилась «супруга». – Ирвин, это я! Я! Я
выжила! Я не вижу тебя, но могу слышать! Ирвин, я должна сказать
тебе очень важное!
Чёрт возьми! Как давно я не слышал этот голос! Как давно не
видел этих знакомых жестов!
Клон?! Она не может быть клоном! Просто не может, что бы там не
шептал проклятый червь!
Но нужно держать себя в руках. Червь, каким бы гадом он ни был,
мог быть прав, и передо мной – клон. Но какой! Если это клон, то
его создатели были виртуозами своего дела! Это не какая-нибудь
фабричная копия! Это не серийное производство, которое применяется
для создания хомобиоников – солдат, рабочих, – где все на одно
лицо, не имеют глубоких чувств, безэмоциональны и послушны. Нет.
Это… это… даже не знаю, как охарактеризовать… Только Лия всегда
называла меня вторым именем; она никогда не говорила «Йаови»; для
неё я всегда был Ирвином. Откуда, если это клон, он мог знать такую
подробность? Это слишком личное. Даже промыватели мозгов в
лабораториях, которые могли вытащить из мозга почти любую
информацию, не смогли бы залезть настолько глубоко. Лия почему-то
называла меня Ирвином только в кругу семьи, при близких; при чужих
я для неё был Йаови. Вот такие сложности. Почему так? Не знаю. Но к
этому я давно привык и не обращал внимания, принимая это, как
данность. И сейчас она назвала меня Ирвином. Неужели этих велингов
она считает своей семьёй? Но такое может быть, если учесть, что она
живёт у них не первый год. Для неё они действительно могли бы стать
приёмной семьёй.