правильно,
чтобы марионетки слушались того, кто дёргает за ниточки! Разве не
так?
– Так.
– А ты говоришь, я верю новостям! Я, конечно, хотел бы знать
правду, но скорее всего ты её никогда не расскажешь. Так ведь? –
Когда я пожал плечами, не зная, как ответить, Ури продолжил: – Из
тебя ведь и слова не вытащишь! Даже клещами! Даже раскалёнными! Ты
всегда был молчуном. Всегда был скрытным, не то, что я! Я трепло
ещё то!
– Да, - рассмеялся я. – С порога рассказал мне всё о себе.
– Вот, вот! И ничего с собой поделать не могу!
– Ладно, - сказал я после некоторой паузы, – пора переходить к
делу. Ты же мне должен сказать что-то важное, так ведь?
– Ну… да.
– А как тут с прослушкой?
– Никак.
– То есть? Ты хочешь сказать, что столики не прослушиваются?
– В общем зале? Конечно, прослушиваются. Но я же здесь хозяин!
Это же мой ресторан! И я знаю очень удобные, укромные места со
столиками без прослушки. Там можно говорить свободно.
– Это точно?
– Абсолютно.
И он повёл меня в своё «укромное место».
Место действительно оказалось укромным: квадратный столик
прятался в глубоком эркере; под окнами, окружающими столик, стояли
умеренно мягкие диванчики; эти диванчики подстраивались под рост
клиента, отчего было очень удобно принимать пищу. Тяжёлые шторы
скрывали яркий солнечный свет, благодаря чему создавалась некая
доверительно-уютная атмосфера, благоприятствующая разговорам на
любые темы. Сверху свисал круглый абажур с тускло светящимися
лампочками.
Стол был накрыт. Всевозможные деликатесы пестрели в красивых
тарелочках. В самом центре светилась ваза с благоухающими цветами,
возле вазы, на специальной подставке, возвышался старинный кувшин,
а вокруг него – глиняные чашечки с маленькими ручками. Ури сказал,
что в кувшине одно из самых лучших вин его погреба.
Поблагодарив услужливого хозяина, я уселся за стол. Ури сел
напротив.
– Жрать охота, - сказал толстяк, запихивая полотенце себе за
ворот рубашки.
– Вот тут я с тобой соглашусь, - улыбнулся я. – Смотри не
обляпайся.
Ури ехидно усмехнулся, пожелал и мне «приятного аппетита» («сам
не обляпайся») и принялся за еду, при этом напомнил мне, чтобы я от
него не отставал – брал всё, что вижу, не стеснялся и был как дома.
Я вздохнул: когда же я в последний раз был дома…
Едим. Молча едим.
Это нельзя назвать едой. Нельзя оскорблять таким словом то, что
мы ели! Это кушанья! Невероятно вкусные Кушанья!