Я снова отвернулась к окну. Это не просто песня – я чувствовала
её сердцебиение всем своим существом. Но почему же я не помнила,
что пела её в детстве? Ну, положим, сейчас она могла всплыть в
памяти случайно. Всё-таки наш мозг ещё мало изучен.
– А откуда я узнала её? – прервала я завязавшийся было разговор
папы и Вувыльту.
– Кого? – не понял папа.
– Песню.
– Не знаю. – он посмотрел на меня с тревогой. – Просто в одно
утро встала и запела. Тебе года два было.
Легче не стало. Понятней тоже. Прерванный мной разговор
возобновился, а я провалилась в тягостный сон, как ни странно, без
сновидений.
Когда я проснулась Майи Дмитриевны в машине уже не было, а мы
подъезжали к нашему дому. Небо опустило на город облака, моросил
дождь. С блюдом в обнимку я забежала в подъезд, почти на ощупь
добралась до квартиры и ввалилась в тёплые объятья матери.
– С возвращением, Тына. – только и услышала я.
Вечер пролетел, казалось, за одно мгновение. Мир сузился до
одной квартиры, на краю огромной страны, а переживания и страхи
отступили во тьму, где им и место. Только глубокой ночью, уже на
границе со сном, я услышала, как ветер за окном шепнул моё имя.
– Тынагыргын. – звал он меня.
– Дочь рассвета. – отстукивали капли по стеклу.
– Эргырон. – ударились о недалёкий берег волны.
Меня разбудил ветер. Он бился в окно, играл с тяжёлыми шторами,
подвывал в щель приоткрытой форточки. Я проснулась и долго лежала с
закрытыми глазами, представляя, что я – это ветер, а ветер – это
я.
В детстве я часто представляла себя небом. Думала, что ветер –
это волосы на небесном челе. Тогда мне казалось, что небо охраняет
мир от опасности извне. Теперь я чувствую, что оно разделяет наш
мир, с каким-то другим. Или соединяет – смотря как посмотреть.
Лишь запах блинов смог вытащить меня из уютной постели. Первым
делом я раздвинула тяжёлые шторы. В небе кружились чайки, а серое
море волновалось в своих берегах. Я закрыла окно и отправилась
туда, куда вело меня сердце, а вело оно меня на кухню, к маминым
блинам.
– С добрым утром, Тына.
– Я люблю тебя, мам. – ответила я.
На запах подтянулся папа. Мы открыли банку с вареньем и в нашей
квартире наступило блаженное молчание. Ели медленно, растягивали
каждую ложку, каждый блинчик, каждое мгновение. Наконец, когда
стало трудно дышать от переедания, мама прервала тишину вопросом,
которого я ждала и боялась одновременно.