Правда, ничего особенного они не требовали. Раз в год принимали
дары и иногда наказывали за несоблюдение святых заповедей.
- И что, все соблюдают? – уточнила я у Фени.
- Нет, конечно, мы же люди – тянет нас на грехи, - вздохнула
Феня. – Но ничего, покаешься, дары принесёшь, боги примут и
простят.
- А если не примут?
Феня замахала на меня полотенцем, которым вытирала посуду:
- Ты чего говоришь! Думать про такое не смей! Если не примут –
значит, отвернулись от человека боги, слишком велик его грех.
- Дальше-то что? Грешник умрёт? – уточнила я.
- Нет, жить будет, как жил. Проживёт свои годы, а потом, когда
упокоится, будет душа его неприкаянно скитаться на веки-вечные, -
складно сообщила Феня.
Наверное, объяснения жреца запомнила.
Жили, кстати, здесь намного дольше. Сто лет никого не удивляли,
в деревне были старики и постарше, хотя работали люди много и
тяжело.
Феня отправила меня кормить свиней, так я чуть спину себе не
сорвала, таская в хлев тяжёлые вёдра. А ведь это всё ещё
приготовить надо, заварить-запарить, потом принести, разложить, и
убрать продукты жизнедеятельности.
В отдельном отсеке сидел боров, его Феня кормила сама.
- Не любит он тебя, укусить может, - объяснила она. – Хороший
боров, справный и дело свой знает, но в клеть допускает только
меня. Помнит, что я его с поросёночка растила.
Феня нежно почесала борова за ухом, а я, на всякий случай,
отошла подальше.
Свадебный сговор по обычаю проходил в доме жениха. Стол
накрывали обе семьи. Феня опять напекла пирогов, наварила компота
из вишни, пожарила мяса.
Салатов здесь не знали, да и вообще еда была хоть и здоровая, но
совсем простая. Похлёбку, которую варила Феня, язык не
поворачивался назвать супом. Какой это суп? Все продукты в один
чугунок, туда немного соли, сала – и в печь, томиться. Овощи
разваривались неравномерно, если раньше вытащить, то одни
превратятся в кашу, другие будут хрустеть на зубах. Поэтому Феня
держала чугунок в печи долго. От такой кулинарной обработки
похлёбка напоминала что-то среднее между супом-пюре и переваренной
бурдой неумелой поварихи.
Перед торжественным выходом все принарядились. У меня,
оказывается, кроме парочки застиранных платьев-рубах, есть целый
сундук нарядов!
Когда Феня подняла на нём крышку – я ахнула. Сарафаны всех
цветов и даже разных покроев, нарядные, расшитые по подолу сорочки,
рубашки с длинными, летящими рукавами. Две пары ботинок, высокие
сапожки и кожаные башмачки, отделанные цветными нитками.