Это страх заставил его посадить флаер не прямо перед усадьбой, а
на площадке за двести метров до нее. Это страх замедлял его шаги на
кленовой аллее. Это страх мешал ему собраться с мыслями и душевными
силами, необходимыми для того, чтобы распознать страх.
Страх защищался, оберегал себя, искусно прятался и маскировался
так, что Николай Боровиков просто ощущал некое неудобство,
связанное с полным отсутствием желания встречаться с Вадимом
Андреевичем Сальниковым. Его, Николая Боровикова, непосредственным
командиром и начальником в тайной организации «Восход». С
Лидером.
Что-то надвигалось.
Что-то неизвестное, огромное и неуправляемое.
Что-то, чего не было и не могло быть раньше, а теперь будет.
Это ощущалось и в поведении Сальникова, который последнее время
из многословного яростного и яркого проповедника идей «Восхода»
превратился в сухого и сдержанного на эмоции функционера
организации, умело выдающего себя за процветающего фермера.
И в странных, совершенно не поддающихся обычной логике приказах,
которые ему, Николаю Боровикову, пришлось выполнять за последний
месяц.
И полным запретом на прямую вербовку новых членов.
И дело тут было вовсе не в конспирации. Жизнь на Планете
устроена была так, что никому просто в голову не могло прийти тайно
или явно сколачивать серьезную оппозицию Правительству и Мировому
Совету.
Кроме тех, кому это все-таки пришло в голову.
На Земле и в космосе хватало для всех интересной и хорошо
оплачиваемой работы. В том числе работы трудной и опасной. И
разнообразнейших развлечений и форм отдыха тоже хватало. Но только
работы и только развлечений. Не войны. Войны и вооруженные
конфликты в любой форме были исключены из людских взаимоотношений.
Равно как и большинство видов преступлений. Во всяком случае, тех,
которые были непосредственно связаны с насилием над личностью. А те
граждане, которым становилось уж очень скучно, кому недоставало
риска и адреналина в крови, в чьей душе бродили и не находили
выхода темные, запретные, не подавленные окончательно тотальным
гипновоспитанием страсти и желания, всегда могли уйти на время в
Город или на Полигон.
На Полигоне Николай был только однажды, и ему не понравилось.
Слишком близко ходила там смерть, и совсем не хотелось причинять ни
за что, ни про что боль и увечья таким же людям, как и ты сам.
Пусть даже медицина практически со стопроцентной гарантией
возвращала жизнь и здоровье после любой раны, и все эти полигонные,
карманные войны были не более чем очень жесткой игрой, душа Николая
к такой игре не лежала.