— Есть что попить? — спросил тем временем Устинов, вытирая
лоб.
Федюнин, хромая, принёс с кухни наполненную на половину литровую
банку с чем-то кислотно-жёлтым внутри. Химозный запах сразу ударил
в нос.
— Это чё, «Юпи»? — Василий Иваныч с подозрением принюхался. —
Порошок-то этот, разводимый. Вот вечно, молодёжь, травите сами
себя. Водки нет? Или пива хотя бы?
— Нет, не пью, — Федюнин покачал головой.
— А зовут-то тебя хоть как? — спросил Устинов.
— Артём.
— Тёма, значит. Ладно, Тёмка, мы тут ещё у тебя пошумим, —
громче сказал Василий Иваныч и пригладил роскошные усы. — Потому
что если эти гады сейчас не будут говорить, я за себя не отвечаю!
Вы у меня всё скажете, во всём признаетесь! — рявкнул он на лежащих
бандосов. — Даже Листьева на себя возьмёте!
— Лучше не упирайтесь, — спокойно произнёс Якут и потёр щёку. —
Он дурной, а если выпьет, так вообще крышу сносит. Хорошо, что пока
пить нечего.
— Ничё-ничё, у меня заначка есть, — Устинов похлопал себя по
карману. — Щас хряпнем по стописят и…
Они потащили высокого на кухню, чтобы допросить его там, а Толик
увёл своего задержанного, невысокого и толстенького мужика, в
сортир, где приковал к трубе. Федюнина отправили на балкон, чтобы
не мешался. А у меня был Ваня Вагон, с которым я остался один на
один, если не считать Сан Саныча, который уже молча, не рыча, но
столь же внимательно смотрел на Вагона, чуть опустив голову.
Колоть их надо, пока горячие.
— Ну, и что расскажешь? — спросил я. — Или всё же решил
по-плохому?
— А чё говорить-то? — истерично спросил он. — Фраер вон тот
бабки нам задолжал, а мы…
— Ты не про фраера, а про квартиры. У тебя пять минут, — я
мельком глянул на часы. — И потом едем в отделение, где к тебе
придёт адвокат Кросса… Ты же просил адвоката?
— Да чё ты мне лепишь, начальник? — начал возмущаться он
гундосым голосом. — Какую-то залипуху мне втюхиваешь! Дедов
каких-то, квартиры. Я вообще не в курсах, под чё ты меня
вписываешь!
Во как, решил идти в отказ. Учитывая, что у него большой косяк
перед Кроссом, тактика понятная: мол, ничего не знает, всё
отрицает. Это у блатных так бывает принято, надо отрицать вину как
можно громче, а ещё можно вообще рубаху на себе рвать, тогда уж
точно поверят.
Но на мне это не работает. По голосу ведь слышу, как он
испугался моих слов про казнь и Кросса, а уж потел он, как куряга
после стометровки.