Я лениво облокотился на стену, скрестив руки, и с интересом
наблюдал, как этот человек, с безразличием хирурга, описывал, как
собирался вытащить душу мальчика. Его движения были плавными,
четкими, он делал едва заметные жесты, словно управлял невидимыми
нитями в воздухе.
— Мы вытащим его душу и отправим на перерождение, — продолжал он, —
а тебя, медленно и по частям, начнем вселять в его тело. - А хотя
нет -
В комнате стояла тишина, нарушаемая только приглушенными звуками
ночного города за окном.
Комната казалась замершей во времени, как будто воздух вокруг
нас стал густым, почти осязаемым. На фоне тусклого света, льющегося
из окна, мальчишка за столом выглядел нереально спокойным,
поглощённым своим ужином, словно все происходящее вокруг его вовсе
не касалось. Лишь редкие проблески уличных фонарей освещали его
лицо, оттеняя каждое движение тенями. Казалось, что сам мир
сдерживал дыхание перед чем-то важным, перед тем моментом, когда
произойдет что-то необратимое.
Мужчина, стоящий рядом, всё так же неподвижно наблюдал за
процессом, его холодный, методичный взгляд был лишен даже намека на
эмоции. Когда он заговорил, голос его прозвучал резко, словно
пробуждая пространство от оцепенения.
— Понимаешь, человеческое тело как резиновый шарик, — его спокойные
слова казались частью этой странной тишины, словно были рассчитаны
на то, чтобы не вызвать никаких вопросов. — Если его заполнить
водой, с ним ничего не случится. А если будет её слишком много — он
порвётся. Поэтому я сначала засуну личность, а через месяц —
воспоминания.
Я коротко хмыкнул, иронично отмечая, что всё это начало напоминать
какую-то экспериментальную операцию. Дело словно стало превращаться
в простой вопрос техники. И что ж, какая разница? Может, это
действительно мой шанс, что-то вроде второго, пусть и вынужденного,
пути.
Комната снова погрузилась в тишину, словно ожидала момента, когда
всё произойдёт. За окном свет уличных фонарей едва пробивался
сквозь плотные шторы, заполняя пространство холодными, тусклыми
бликами, от которых всё вокруг казалось выцветшим и чужим. Мужчина
стоял напротив меня, его лицо неподвижное, взгляд строгий, как у
хирурга перед сложной операцией. Он наблюдал за мальчишкой, но
казалось, что его мысли были где-то далеко, за пределами этой
комнаты.