– Тридцать четыре… с мелочью…
– Больше тридцати нельзя. Строго карается. Пишите – ровно тридцать.
– А если проверят? – ненавидя себя за трусость, тем более в присутствии Аллы с Филиала, проговорил я.
– Нужно уметь рисковать! – подмигнул Спецкор. – Оружие спрятали надежно?
– Мое оружие – советский образ жизни!
– Неплохо, сосед! Декларацию сами подпишете или тоже доверите мне?
Я подписался под десятком «нет» и спросил:
– А почему вы называете меня соседом?
– Потому что в отеле мы будем с вами жить в одном номере.
– Откуда вы знаете?
– Пресса знает все. Списки проживания составлены и утверждены в Москве, а я подполз и разведал.
– А я с кем буду жить в одном номере? – спросила Алла с Филиала.
– Обычно такие очаровательные женщины живут вместе с руководителем…
– Вот как? – произнесла она с таким холодным недоумением, словно понятия не имела не то что о Пековском – вообще о принципиальных физиологических различиях между мужчиной и женщиной.
– Виноват! – покраснел Спецкор. – Не рассчитал-с! Просто не знаю с кем… Не интересовался. Но если предположить, что наша генералиссимша будет жить, естественно, одна, то вам остается во-он та юная женщина, которые еще есть в русских селеньях…
И Спецкор показал на румяную плотную девушку, одетую в ярко-синюю куртку-аляску и белые кроссовки, вроде тех, что в магазинах потребкооперации продают колхозникам в обмен на определенное количество сданных мясопродуктов. Рядом с ней стоял болотного цвета чемодан, надписанный совсем как для выезда в пионерский лагерь: «Паршина Маша. К-з «Калужская заря».
Это была Пейзанка, значившаяся в моем блокноте под номером восемь.
– Девушка, вы уже заполнили декларацию? – игриво крикнул ей Спецкор.
– Не-ет еще… – смущенно ответила она.
– Могу помочь. Недорого. Всего пять франков. Труженикам сельского хозяйства – скидка! – И с этими словами Спецкор направился к ней.
– Я очень рада! – призналась мне Алла с Филиала. – Очень приятная девушка, правда? Вы знаете, я боялась, что меня поселят…
И тут, легка на помине, появилась Пипа Суринамская. Точнее, сначала в зал вбежал прапорщик, огляделся и, зачем-то придерживая отъехавшую стеклянную дверь, крикнул:
– Здесь, товарищ генерал!
Тогда состоялся торжественный вход царственной Пипы Суринамской в сопровождении толстого генерала, на красном лице которого были написаны все тяготы и излишества беспорочной многолетней службы. Следом за ними перекособочившийся сержант, очевидно водитель, впер гигантский чемоданище, имеющий к обычным чемоданам такое же отношение, как динозавр к сереньким садовым ящеркам.