Это не мои слова – подобные научные изыскания посетили Медного, и он записал это определение на клочке бумаги. Он говорил – для потомков. А потом, когда мы поняли, что потомков у нас не предвидится, клочок бумаги был выброшен, за ненадобностью, но само определение прочно засело в наших мозгах. Конечно, будь среди нас математики, физики или иные представители точных наук, мы бы получили необъятное, непонятное определение, напичканное сложными, трудновыговариваемыми терминами и кучей никому не нужных, кроме самих математиков, диких математических формул. Но у нас их нет. У нас есть лаборант, бухгалтер, помощник юриста, бармен, расклейщик объявлений, автомойщик и я – без памяти, а значит и без профессии, соответственно. Хотя, может и была она где-то, да затерялась в закоулках мозговых извилин. Теперь уж не найти. Сколько же там еще всего того, что затерялось и никем не ищется? Сколько же там мусора…
– Надо возвращаться, – говорит Куцый.
С трудом отрываюсь от полки с медикаментами и смотрю на него:
– Сейчас?
Он молча кивает.
Я долго не решаюсь – кусаю губы, сжимаю кулаки и бессильно хмурюсь, выискивая нужные слова в моей пустой голове. Все это бессмысленно – он и так знает, что я скажу. Знает, но ждет, ведь невысказанных мыслей бесчисленное множество – всего лишь океан потенциальной вероятности, бездна бесформенной потенции – без людской решительности оно совершенно бесполезно.
– Хочу остаться здесь. Ненадолго… – говорю я.
Он смотрит, останавливает правую руку и та прижимает конец бинта к повязке на его левой руке. Куцый поднимается, делает несколько шагов и встает напротив меня – протягивает левую руку. Даже в нашем мире, чтобы завязать два конца марлевого бинта по-прежнему требуются двое. Послушно принимаю её и под тихий, вкрадчивый голос разрываю свободный конец повязки надвое.