Это со мной уже будет - страница 5

Шрифт
Интервал


Митя обратил внимание на телефон, закрепленный у лобового стекла. Пришло новое сообщение, и, похоже, было несколько старых непрочитанных. Взял прочесть. Одно с рекламой, другое от Любы час назад: «Купи арбуз». Второе от неё же только что: «Ну ты где?».

Митя ценил, что она не звонила. Никогда – с первого дня знакомства. И он не звонил. Терпеть не мог, когда кто-то звонил ему, и никогда не делал этого сам, и не принимал входящий вызов, если абонент не определялся.

Ответил Любе: «Я на мойке». Он делал так иногда, если надо было объяснить задержку. Даже если бы на другой день она бы увидела, что машина грязная, и спросила об этом, всегда можно сказать, что большая очередь совсем не двигалась, он плюнул и уехал. Необходимость в такой маленькой лжи не обязательно прикрывала ложь большую. Иногда не хотелось пускаться в долгие объяснения, как, например, в тот вечер, когда он повез домой в стельку пьяного шефа. Не та история, чтобы рассказывать жене.

Начальник его, а, точнее, полноценный хозяин, был «владельцем заводов, газет и пароходов», как любил хвастать Митя перед друзьями. И среди множества активов имел здание в глубине арбатских переулков, активно сдаваемых под офисы. Сотрудником, ведающим контактами с арендаторами, и был Митя. Регулярные встречи с партнерами всех видов выбивали из Геннадия Львовича остатки здоровья, поэтому после особенно крепких загулов он по нескольку дней не был доступен ни по каким каналам. У шефа был персональный водитель Пашка, но тот часто где-то пропадал по поручениям и не спешил возвращаться. Доставить начальника домой, случалось, было «почётной» обязанностью Мити, но рассказывать про это Любе не хотелось. Эти детали могли нарушить ту ауру серьезных и ответственных обязанностей, которую обрисовал Митя вокруг своей работы, кое-где изрядно приукрасив. К тому же, он старался обходить тот факт, что шеф был на 11 лет его моложе. В свои 47 лет он давно уже не тянул на Митю, Диму и даже на Дмитрия. Но так уж повелось, что с самых школьных, а может и детсадовских дней, был он для всех Митей. Разве что новые арендаторы называли его первое время Дмитрием Алексеевичем.

Митя решил, что пора ехать домой. Ему было тоскливо, он столкнулся с чем-то незнакомым и сильным. Сильнее, чем сама жизнь. Это и была жизнь, только теперь Мите словно открылись какие-то тайны. Кто знает, может быть, все так живут и не догадываются. И он не должен был догадаться – не положено это знать людям. Может, это само мироздание так устроено.