– Ага, разбежался! Хорошенького понемножку, а то мужу ничего не останется!
– А ты выходи за меня! – шутил Башмаков срывающимся голосом.
– Ты еще маленький, – смеялась она и словно невзначай задевала рукой башмаковские брюки как раз в том самом месте, где теснилась его невостребованная готовность.
Потом он провожал ее до общежития, дожидался, пока злая спросонья дежурная отопрет дверь и впустит припозднившуюся жиличку со словами:
– Ох, лимита проклятущая, когда ж вы нагуляетесь?!
– Ладно, дурында старая, как будто сама молодой не была! – весело огрызалась Оксана и, на прощанье лизнув Олега в щеку, исчезала.
А он ехал чуть не с последним поездом метро к себе в Малый Комсомольский переулок – и тихонько отпирал дверь, потому что вся коммуналка, включая его родителей, давно уже спала, готовясь к новому трудовому дню. Разве только Дмитрий Сергеевич, директор вагона-ресторана, живший один в двух комнатах, сидел на кухне с деревянными счетами и кипой накладных.
– Сколько? – обычно спрашивал он, имея в виду количественный показатель свидания.
– Не считал! – значительно ответствовал Олег.
– Да ты что?
– Честно!
– Слушай, давай я тебя с одной моей официанткой познакомлю – ее вся Казанская железная дорога удовлетворить не может!
Но однажды родители все-таки дождались его возвращения. Мать нервно вязала, стуча спицами, а отец играл желваками, как Шукшин в «Калине красной», и курил папиросу в комнате, хотя обычно выходил для этого на лестничную клетку.
– Ну и как ее зовут? – спросила Людмила Константиновна.
– Оксана. Мы, наверное, поженимся, когда мне восемнадцать исполнится…
– Не рановато? – усмехнулась мать.
– Женилка выросла? – сурово поинтересовался Труд Валентинович. – Когда тебе восемнадцать исполнится, ты не в загс, а в армию у меня пойдешь, засранец, Родину защищать! Может, поумнеешь за два года. Хватит того, что ты из-за нее в институт провалился!
– Это не из-за нее…
– А из-за кого – из-за него? – Отец настойчиво углублял тему топографического низа.
– Где она работает? – продолжила мать перекрестный допрос.
– На «Трехгорке».
– Москвичка?
– Не совсем.
– Ясно – лимитчица, – определил Труд Валентинович.
– Ты больше с ней встречаться не будешь! – объявила мать таким тоном, каким обычно сообщала посетителям, что высокое начальство не примет их ни сегодня, ни в обозримом будущем.