В Питере, например, не сидят сложа руки, а делают из заваленных культурным слоем окон, – входы в магазины и кафе. А для лучшего обзора из других «заземленных» окон – копают приямки.
Питер – особый город, местные жители которого склонны к философическому осмыслению реальности. Злые языки говорят, что это из-за болотных испарений. «Нева» – по-фински – «болото».
Освальд Шпенглер в «Закате Европы» противопоставляет «крестьянина» Достоевского – «революционеру» Толстому. Достоевский «по Шпенглеру» – выразитель зарождающейся русско-сибирской цивилизации, магической по своей природе, а Толстой – «западник», наследник Петра Первого, продолжатель индивидуализма доктора Фауста и предтеча большевиков.
Не обошлось без парадоксов. Если для Шпенглера Толстой – западник, то для нас автор «Войны и мира» однозначно ассоциируется с «матушкой – Москвой – золотой – головой». Кое-кто до сих пор в шутку называет Москву «большой деревней», а сюжет «Преступления и наказания» – возможен только в декорациях Петербурга, о котором Шпенглер пишет, как о дымке, которая, кажется, вот-вот и – «уйдет с лица земли с туманом».
– Такое отношение не удивительно, – скажет кто-то. – Люди всегда завидовали чужому успеху, все необычное вызывает отторжение или осуждение. Если кто-то не похож на нас, то это – подозрительно, и не может быть объяснено иначе, как действием злобных сил.
– Может быть так и есть. Одно несомненно: приямок полу закопанного окна – это материальное воплощение идеи Платона о том, что человек живет как бы в пещере. В глубине пещеры горит огонь. Человек видит тени, которые люди, события и вещи отбрасывают на стену. Приямок – это маленькая пещера.
Платон использует аллегорию пещеры в 7 книге диалога «Государство»:
«Люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры… С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине… разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, своё ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнём на расположенную перед ними стену пещеры?»
«Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх – в сторону света, ему будет мучительно выполнять всё это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?.. А если заставить его смотреть прямо на самый свет, разве не заболят у него глаза, и не вернётся он бегом к тому, что он в силах видеть, считая, что это действительно достовернее тех вещей, которые ему показывают?»