К сожалению (а порой и к счастью), отечественная «Grusha», прежде всего бюджетный её вариант, часто подглюкивает, выстраивая своему хозяину мир, прямо противоположный воображаемому. Хозяева, конечно, негодуют, но быстро успокаиваются, перезагружаются и живут до следующего глюка вполне себе счастливо, как будто ничего не произошло, да-да, не удивляйтесь (если удивились), народ у нас хоть и «пост», но и через двести с лишним лет всё такой же.
Вот и я сейчас, ругнувшись, ушёл на перезагрузку, а тут ещё и обновления стали грузиться. Сижу жду, разглядывая своего приятеля и в каком-то смысле начальника, сорокапятилетнего, весьма крепкого и телом, и духом мужчину по прозвищу Торгаш. Он сидит на подоконнике и смотрит в огромное тонированное окно. За окном серо-рыже-розовая дымчатая ядерная осень (а вы какой её себе представляли?), которая не закончится уже никогда. Точнее, когда-нибудь она закончится, но не при нашей жизни точно. Но, я почти уверен, Торгашу, как и всем, на это наплевать. Хотя я искренне не понимаю, как он может оставаться к этой вечной осени равнодушным, не имея, повторюсь, обязательного для всех внутреннего воображателя.
– Ум? – спрашиваю я Торгаша. Междометие, как бы это называли пару веков назад, «ум» в нашем постлитературном пострусском языке, в зависимости от интонации и множества ментальных нот, которое человеческое ухо вашего времени и не различило бы, может означать самые разные явления и мысли. В данном случае я спросил Торгаша, почему это он опять загрустил.
– Ум, – не отворачиваясь от окна, отвечает мне Торгаш. Его ответ означает, примерно, следующее: «Да так, ничего».
– Ум, – успокоительно произношу я, имея в виду, что беспокоиться не из-за чего, эту точку точно не спалят, по крайней мере, в ближайшее время.
Наш старый клиент Умау действительно подогнал нам отличный вариант нового убежища, Умау вообще можно верить. Он с нами с первых дней существования нашего подпольного недобизнеса – редкий словофил. И на предателя он совсем не похож.
Торгаш ухмыляется и чешет свой шрам на темени, но едва ли этот его шрам действительно зудит. Свой опрометчивый поступок по самоизвлечению «груши» из головы он совершил более трёх лет назад, рана давно зажила и зарубцевалась. Хотя, я помню, крови было очень много, до сих пор не понимаю, как он выжил тогда. Видимо, действительно дело было в той короткой христианской, кажется, молитве, которую он, корчась от боли, перечитывал про себя снова и снова… Даже инфекцию никакую не подхватил.