Врали, врали, да заврались.
Джонатану, которому не по чину таким заниматься, втайне страстно мечтал о странностях – амьюз, бизарр, заморочка. Ему ужасно хотелось кого-нибудь немножко напугать, встревожить – взбить, как он выражался – воображение джуни. Потому он и выбрал из всех своих возможностей всего два времени – два падающих, да не упавших белых лепестка в вечном бескрайнем саду возможностей.
Сам он себя оправдывал тем, что по преданию, в которое никто из джентри не верил, именно на эти два времени и привязанные к ним карты местности намечены два события, которым надлежало произойти одновременно и накрепко воссоединить разорванные времена. Заодно следовало произойти и ещё кой-чему, столь грандиозному и баснословному, что это годилось разве что в сказку.
Кончался апрель – в двух временах.
Диковатые, просыпались и один за другим уходили дни – солнце слабое, но яркое, и ветерок по ногам, как духи домашнего озорства под столом.
Внезапно похолодало, но не ужасно, скорее, этот остывший пахнущий цветами и шерстью слой воздуха, которым укутали посёлок на берегу океана между горным седлом, замками леса, каменоломнями на верхнем этаже и синей приподнятой волной на востоке, приятно будоражил.
Изредка просыпался серьёзный ветер, бубнил на высоте, с грохотом проносился воздушный поезд, и, сбросив в запертой наглухо квартире с полки семейную реликвию – портрет основателя рода – замолкал, как накричавшийся младенчик, на полузвуке.
В темноте, аккурат точно заполнявшей комнату, в углу самом глухом светил уличный фонарь – что уж тут, закон преломления отражений, ничо не попишешь. Этак сделалось, что фонарь в окне соседней комнаты, ночном синем, как фронтовой кисель, отпечатал свою огненную физиономию на стекле шкафа с книгами, а уж этот фонарь пролез в зеркало секретера за безделушками в Гостиной.
Если учесть, что отражения тоже имеют право на жизнь, картина складывалась не такая милая, как могло показаться. Очевидно, так и показалось кому-то.
Лис, та самая славная леди, которая так милостиво обошлась с молодым джуни, невовремя явившимся на лунную полянку, обернулась и пристально посмотрела на собеседника. Судя по выражению её лица и особенно синих глаз, прикрытых волосами, сегодня песочного цвета, милости не предполагалось. Она небрежно протянула грудным глубоким голоском: