Гадалка, далёкая от сожалений по поводу своей участи, вовсю работала с медведем. Ради него она сменила программу, открыла ротик… снова замолчала – я прямо видел, как в её благородной голове крутятся на шпульках синапсов варианты.
Наконец осьминожка молча протянула ему, как для объятия расставленные руки. Медведь яко дитятя двинул к ней под незримую музыку гамельнской дудочки. Вот шмыгуны – всё просчитали. Нехитрые мы, видать, создания.
Завладев сразу двумя медвежьими лапами, которые она с трудом удержала своими слабыми с виду ручками, прозорливица улыбнулась необычайно льстивой и милой улыбкой.
Она сказала отчётливым звонким голосом:
– Если научишься танцевать, будешь счастлив…
Вот те нате. Мне, значит, пустышку, а ему – шикарную и забавную глупость.
– Талантливые, проходимцы. – Заметил я.
– Что? – Молвил вспотевший от напряжения медведь. Борода приподнималась на дыбе мыслей.
– Ишь, что удумали.
Он с укором посмотрел на меня. На меня, а не на неё, врунью и приставалу.
– Что мы тебе должны за работу? – Спросил я.
Девушка поломалась, затем робко попросила:
– … на одну батарейку, если господа офицеры будут так милостивы.
Господа офицеры-размазни, конечно, были милостивы сверх меры.
Пропустив уколесившую и ожёгшую медведя на прощанье косящим взглядом попрошайку, мы помолчали, потом я, подумав, окликнул её:
– Эй, там на въезде «Контора истины»! Слыхала?
Гадалка обернулась и, приставив ладошки цветиком ко рту, крикнула:
– Премного благодарна!
Хотя зря я беспокоился, в их защитное поле заложено распознавание недружественных объектов.
Медведь долго не отрывал глаз от драконьего хвоста, вихорьком колесящего в дорожной хмари, от развевающегося чёрного облака волос, однако при этом сказал:
– Надо же, жентельмен. Мне ведь не сказал, а девушке тах-тах выдал ориентировку.
Нельзя сказать, что мы сразу остались сам-друг, ибо присутствие барышни – ведь она барышня, хоть и шалава – ещё ощущалось некое неизмеренное время меж нами, в наших отрывистых фразах насчёт погоды, в мерном шаге наших неутомимых ног. Время, несомненно, перетекало в пространство в этом скучнейшем объективно ландшафте и память о футуристке становилась историей, история же, как известно, делается мифологией наутро после вчерашнего.
О предсказаниях, сделанных нам, мы не упоминали.
7 1973. Стандарт времени: перемотка. Место неизвестно. Фрагмент записи. Прослушка домашняя, ручная.