На третий день Лариса Дмитриевна приехала домой поздно вечером. Анна осталась в палате с Димой. В окнах не было света, похоже, муж спал. Она осторожно вошла в дом, удивившись, что дверь не была заперта, и включила свет.
– Иван, – прошептала она. – Что случилось?
Иван Фомич с сильными кровоподтеками, привязанный к стулу веревкой только водил из стороны в сторону глазами.
Она развязала платок, которым был затянут рот мужа, затем веревки, помогла дойти до дивана.
– Что случилось, Ванечка?
Он лишь кивнул ей куда-то за спину.
Лариса Дмитриевна медленно обернулась.
– Где дневники сына, старая?
Молодой, лет двадцати пяти, парень, с блестящим кастетом на руке и продолговатой родинкой под глазом, зло смотрел прямо в глаза.
– Кто вы такой? Что вам здесь надо?
– Не врубаешься, старая? Дневники сына тащи. А то обоих порубаю. Что таращишься? Не ясно сказано?
– Но зачем они вам?
– Надо, значит.
– Но у него их много.
– Давай все.
Лариса Дмитриевна достала из шкафа толстые исписанные тетради.
– Вот.
Парень схватил их, быстро перелистал их одну за другой.
– Это не те. Где остальные?
– Но больше нет, кроме тех, что у Анны.
– Твою мать, старая! Чего мозги морочила?
Он наотмашь ударил ее кастетом и, захватив все тетради, выбежал из дома.
А уже через пятнадцать минут огонь охватил все близ стоящие постройки. Соседи закидывали дом снегом, заливали водой, но все было тщетно.
Анна сидела недалеко от лежащего в коме Дмитрия и под тусклый свет настольной лампы читала дневники мужа.
«…11 августа 378 года на берегу Вожи, мы встретили ордынца Бегича с большим войском. Уже тогда великий князь Дмитрий Иванович отказался платить дань в общегосударственную казну, которая находилась в ведении темника Мамая. Потому и пришел Бегич, чтоб указать новое место князя под властью военного хана. И не будь до этого митрополита, а затем неуклонно-твердого Боброка с Владимиром Андреевичем Хоробрым, не управлять Дмитрию северо-восточной Русью. Благодаря им мы стояли тогда на Воже и без страха смотрели на матерых воинов, воевавших и в Азии, и в Европе. В нас горела такая решимость, что даже будь они сильнее нас раз в десять, мы бы этого не заметили, разгромили и все. Тогда мне было всего двадцать три, но я не был неопытным юнцом. Никакого страха, только жажда битвы. Но Боброк избрал другой ход событий. Когда уставшие стоять без дела рати Бегича, переправились через Вожу, воевода приказал отступать. Откуда могли знать враги, что позади нас стоят отборные конники? Заманивая Бегича вглубь княжества, Боброк, при помощи нашей сотни изматывал противника, держал его в напряжении, создавал мелкие стычки. Как только враг начинал активно нас атаковать, мы отходили. И так почти весь день. К вечеру войска Бегича оказались лицом к лицу с основными силами. Дальше было просто избиение. Братоубийство. Потомки Ария рубили друг друга, словно не одной веры…»