«Все уходят и все возвращаются, – сказал Ульф. – Мертвые тоже. Никто не будет брошен. Никто не останется позади».
Они были там, позади, и шли за мной. Наверное.
Пока же я лежал, страдая от боли, – только это мне и оставалось. Пересчитал зубы. Губы и щеки кровоточили, но зубы остались целы. Мой пояс с мечом и ножом забрали, нашли и плоскую перевязь с метательными «звездочками», что шла через грудь. Содрали с головы шлем, который наверняка спас мне жизнь. Но на мне осталась меховая одежда и обувь. Белая куртка и штаны делали нас невидимыми в снегу, но с испода были черными, чтобы мы могли прятаться в сумерках. Под курткой на мне все еще была кольчуга мелкого плетения.
«Мы никогда не отступаем, – говорил Ночной Странник. – До конца. Пока ты жив – ты сражаешься. Пока можешь думать – сражаешься. Сознание – это оружие. Остальное лишь инструмент. Не имеет значения. Его можно раздобыть, сделать или заменить».
На шее я все еще чувствовал цепочку с маленьким кастетным ножом, что остался у меня от Бруса. Они не слишком тщательно меня обыскали. Я был без сознания, а у них не было времени. Когда речь о таких, как мы, можешь быть уверен, что у нас не осталось оружия, только если мы голые, и то не всегда. С внутренней стороны пояса штанов, как у каждого в дружине, были вшиты ножны, а там – крохотный нож, выкованный из кусочка стали. Длиной с большой палец руки, острый, как бритва, с кольцом у торца рукояти, куда можно всунуть палец. Нож висит там, куда связанный человек может дотянуться. Вдоль нижнего края куртки была спрятана цепь в три локтя, с мелкими звеньями, с грузами на обеих концах. Еще один клинок, размером с лист дерева, был укрыт под каблуком правого сапога.
Оружия у меня было достаточно. Нужны лишь сила и воля, чтобы его использовать.
А еще удобный случай, чтобы сунуть руку под куртку, нащупать пояс на штанах, а потом осторожно найти кольцо на рукояти и зацепиться за него пальцем.
А потом еще минута, чтобы разрезать ремни на моем запястье.
Пока же я лежал лицом в снегу, слушал хруст шагов Змеев, хриплый шепот, лязг железа и звон упряжи. Боль в голове стала потише. Мне все еще казалось, что череп – расколотый на куски кувшин, но боль уже не ослепляла и не убивала всякую мысль.
Я осторожно перевалился набок и медленно приподнял облепленное снежными комками лицо.