[41].
Вторую половину дня кузины занимались рукоделием. Мадемуазель, как и большинство бельгиек, иголкой владела весьма искусно. Она ничуть не считала пустой тратой времени посвящать бесконечные часы вышивке, портить глаза плетением кружев или вывязыванием узоров на спицах, но превыше всего ценила штопку. Гортензия могла спокойно потратить целый день на пару дырочек в дырявом чулке и с гордостью полагать, что достойно выполнила свой женский долг. После французской грамматики это была вторая горесть, омрачавшая жизнь Каролины, которой приходилось осваивать и нелегкую иностранную науку, требовавшую скрупулезно класть стежок за стежком, искусно подражая оригинальному плетению нитей. Изнурительное занятие, почитаемое Гортензией Жерар и многими поколениями ее предшественниц наипервейшим долгом женщины! Когда сама она еще носила детский чепчик на маленькой черноволосой головке, мать тоже вручила ей иголку, нитку и пугающе драный чулок; свидетельство ее hauts faits[42] стало достоянием публики прежде, чем Гортензии исполнилось шесть лет. Обнаружив, что Каролина абсолютно несведуща в важнейшем из искусств, ее кузина едва не заплакала от жалости при виде столь запущенного случая.
Она отыскала пару чулок без малейших признаков пяток и усадила невежественную англичанку за работу. Миновало несколько лет, а чулки по-прежнему обитали в корзинке для рукоделия Каролины. Она делала пару стежков каждый день – в виде наказания за грехи. Починка жутких обносков была тяжким бременем, и она с радостью бросила бы их в камин. Однажды Мур увидел, как кузина сидит и вздыхает, и предложил устроить тайную кремацию у себя в конторе. Каролина хорошо знала, что соглашаться неразумно: в результате она получит очередную пару чулок – вероятно, в еще худшем состоянии. Она решила из двух зол выбрать более знакомое и привычное.
После обеда леди сидели и шили до тех пор, пока не устали глаза и пальцы, а одна из них окончательно не пала духом. Небо потемнело и снова разразилось проливным дождем. В сердце Каролины начал закрадываться страх, что Сайксу или Йорку удастся убедить Роберта задержаться в Уиннбери, чтобы переждать непогоду, которой, казалось, конца не будет. Пробило пять, из туч лило как из ведра. В стропилах гулко шумел ветер, наступал вечер. В сгустившихся сумерках огонь в камине пылал ярко-красным.