— Уходить надо, — пробормотала ЛяльСтепанна.
— Почему? Вы что-то о нём знаете?
— Знаю, что он не один. С ним мы, может, и справимся. Если он
ещё каких козырей в рукаве не носит. А вот если с подмогой придёт…
Для нас с тобой, сынок, он опаснее всего. И для Антипа.
— Почему?
— Матвей Павлович, — сдавленно позвал Григорий. — Там
человек!!!
— Там человек! — сдавленно произнёс Григорий.
— Обмоточный? — вскинулся я, таща Евлалию обратно под прикрытие
леса.
— Да нет, обычный, вроде. Глядите! Вон, на окраине луга!
По самой меже, где сон-трава поредела, подкатываясь к изножью
леса, брёл сгорбившийся человек. Голова у него тоже была замотана
платком, но ни окуляров, ни доспеха не наблюдалось.
— А вдруг он?.. — шёпотом спросил Антип.
Человек спотыкался на каждом шагу. Голова моталась из стороны в
сторону, позвоночник согнулся, едва удерживая вес тела. Стопа
зацепилась за плети травы. Человек дёрнулся, но устоял. Сделал шаг,
ещё… а потом ноги заплелись, и он рухнул вперёд. Да так и
остался.
— Сон-травой надышался, — догадалась Евлалия и сунулась в
рюзкак, вытащив черный платок. Замотала себе рот и нос и встала,
глядя на меня снисходительно.
— Пойдём сынок, что ли. Поможем человеку. В Гнили-то живому маг
сгинуть не должен позволить.
Простая фраза резанула острым клинком. Закон Артели! Нельзя
оставлять без помощи человека в Гнили, если ты можешь ему помочь.
По спине пробежали мурашки. Но думать было некогда. Я достал
тряпицу из рюкзака и кивнул остальным.
— Пыльца у сон-травы лёгкая, не то, что корневище измельчённое.
Но десяток—другой вдохов, и вы рядом приляжете. Лицо замотать,
дышать урывками.
Мы осторожно прошли вдоль кромки леса и замерли шагов за
пятнадцать до цели. Человек лежал ничком, уткнувшись в жирную
почву. На нём была простая рубаха, изодранная в клочья. Сквозь
прорехи виднелась худая спина, изрешечённая глубокими кровавыми
полосами. Подживлёнными ровно настолько, чтобы не сочиться, но
причинять боль.
— Кнутом пороли, — тихо прокомментировала Евлалия. —
Магическим.
Глаза Антипа, еле видные из-под тряпицы, скосились на меня и
устремились в землю. Я горько хмыкнул. Нет уж, друг мой, так
наказывать я никого не стану. Проще уж убить. Удовольствия от чужой
боли я не получал. В отличие от того, кто нанёс эти раны
незнакомцу.
— Вытащим его! — в высоком голосе ЛяльСтепанны вдруг лязгнула
сталь. — А там разберёмся.