Не чужда Татьяна Медиевская и беллетристических наклонностей. Здесь важно сказать, что её любовь к быту определяется фанатичным вниманием к детали, здесь для неё деталь, сочетание деталей едва ли не важнее, чем сами герои.
И в этом сочетании деталей – особенно когда автор делится с читателем личными воспоминаниями и впечатлениями – столько трогательности, что иной раз при чтении чуть ли не слёзы наворачиваются (очерк «Вид из окна»).
Медиевскую можно назвать своеобразной импрессионисткой в прозе. И не потому, что она такой уж поклонник этого стиля, просто она щедро делится с читателями своими впечатлениями. Впечатлениями о тех удивительных местах, где ей доводилось бывать, впечатлениями о людях, с которыми пересекалась, впечатлениями о прошлом нашей многострадальной державы. И если её описания Испании, Иерусалима и других культовых мест на Земле полны однозначной яркости восхищения, желания сжиться с этими удивительными местами, то когда дело касается политических или социальных оценок, Медиевская осторожна и взвешенна, и оперирует инструментарием, свойственным адептам классицизма, коих в наше время не так уж и много.
Отдельно хотелось бы выделить эссеистику Медиевской. С этим сложным жанром доводится совладать далеко не каждому даже крепкому писателю. Медиевская в эссе как рыба в воде. И здесь проявляется одно из главных свойств её творческой натуры. Это постоянная жажда перевоплощения как способ борьбы с духовной смертью. Эссе «Другой Чацкий», хоть и несколько парадоксальным образом, подтверждает эту мысль. Попытки перелицевать систему взаимоотношений героев «Горя от ума», реконструировать другое развитие событий выглядят очень интересными и ещё раз подчёркивают не только авторскую свободу, но и предельную пытливость к любому текстовому материалу.
Помещённые в самом конце книги крошечные новеллы открывают нам Медиевскую как мастера поэтического штриха на пространстве прозы.
Ещё я бы обратил внимание читателей на гибкость и естественность диалогов во всей книге, на естественное дыхание речи и в каждом произведении разумно выстроенную форму.
Чтение Медиевской сродни ощущению плывущего по неспешным волнам, не боящегося шторма, но понимающего, какая гигантская глубина внизу. Только эта глубина у Медиевской направлена вверх, к непостижимому и бездонному.