Артем, отплевываясь во все стороны, попытался вырваться из горячих брежневских объятий. Но не тут-то было: оказалось, что он наикрепчайше связан по рукам и ногам. Не хуже, чем товарищ Хонеккер – присутствием советской Западной группы войск в Германии. С соседней койки издевательски загоготали.
– Леонид Ильич, голубчик, заканчивайте свои лобзания, видите же, молодой человек нездоров и нуждается в покое. – Откуда-то слева возник благообразный старичок в пенсне и мягко взял Брежнева за плечо.
– Как у Берии! – вырвалось у Артема.
– Прошу прощения, что вы сказали, любезнейший? – вежливо переспросил козлобородый старикашка в пенсне, чем-то похожий на знакомого Артему букиниста Аристарха Анемподистовича.
Казарин отвернулся. Губа после суровых брежневских засосов саднила.
– Ну ничего, ничего, молодой человек, отдохните, – мягко промолвил старичок. – Где же еще отдохнуть, как не здесь.
– Этот херов генсек мне, кажется, губу прокусил! – Артем еще раз поводил языком по распухшей слизистой.
– Да-с, весьма прискорбно, – отозвалось пенсне. – Но вам, молодой человек, еще повезло. Когда наш уважаемый Леонид Ильич приветствовал в своей излюбленной манере его светлость. – Старик кивнул куда-то назад, где, как догадался Артем, стояла четвертая койка, которую он отсюда не видел. – Он самым натуральнейшим образом порвал барону губу! Пришлось даже зашивать! А вы говорите…
«Его светлость», невидимая Артему с койки, не проронила ни слова.
– Да ни черта я не говорю! – разозлился Казарин. – Где я вообще? Что тут за цирк у вас?
– Где, где, в санатории ВЦСПС, вот где! – хохотнул тип, который только что подзуживал Леонида Ильича совершить «тройной Брежнев». – Тут тебе номер люкс – с койкой, полотенцами для связывания и самим Брежневым заместо массовика-затейника!
– Вы в доме скорби, молодой человек, – печально вздохнул старичок в пенсне. – И лишь от вас зависит, перенесете ли вы эту скорбь со стойкостью, свойственной миллиардам поколений ваших доисторических предков, или дадите ей пожрать себя полностью, как это свойственно, увы, многим представителям вида Гомо Сапиенс.
Артем не понял, что имеет в виду старик, и на всякий случай промолчал. Траченный молью Брежнев тем временем неуклюже сполз с его спеленатой тушки и топтался возле койки, словно бегемот перед актом дефекации.