– Слава Тебе, Пресвятая Богородица, – перекрестилась Олеся. – Жив, выходит, Петр Авдеич.
Подождав, когда на поляну выберутся остальные сани, Олеся взяла на руки младшенького Васютку и, поскрипывая белыми валенками по искристому, кипенно-белому снегу, пошла к избе.
Бортник, не слыша, что творится за оконцами, затянутыми бычьими пузырями, ладил новую пчелиную колоду и, когда дверь с тягучим скрипом распахнулась, от неожиданности едва не выронил из рук топор.
– Можно ли к тебе, Петр Авдеич?
– Олеся Васильевна?! – радостно встрепенулся бортник. – Какими судьбами, голубушка? А я уж подумал, ведмедь в избу вломился… Давай сынка-то на лавку.
Олеся виновато вздохнула.
– Не одна я, Петр Авдеич. От татар укрываемся. Лазутка к тебе надоумил. Ты выйди-ка из избы.
Петруха вышел и обмер. Батюшки-светы! Да тут, почитай, целая деревня привалила. Одной ребятни десятка три. Да где эку ораву разместить?
– То моя вина, Петр Авдеич. Лазутка-то меня одну с родителями посылал, а я, видишь ли, и других с собой прихватила. Теперь сама вижу, что неладное сотворила.
На Петруху выжидательно уставились хмурые мужики. Бабы же поглядели, поглядели и, взяв с саней ребятишек, рухнули на колени.
– Ты уж не гони нас, милостивец. Христом Богом просим!
Петруха от смущения сел на крыльцо, заморгал белесыми глазами и развел руками.
– Чай, не князь. Поднимитесь, православные. Всех приму. И в тесноте людишки живут, а на просторе волки воют. В лихую годину чем смогу, тем и помогу.
Полная изба набилась ребятни, а мужикам и бабам притулиться негде. Но Петруха успокоил:
– Есть сарай с сеновалом, конюшня, баня. Разместимся на первых порах. А завтра начнем избенки рубить. Сосны, слава Богу, хватает. Почитай, уж март приспел, солнышко пригревает. Проживем, ребятушки.
* * *
Конь Лазутки выехал на лесную поляну с другой стороны: Скитник ведал иные потайные тропы.
– Мать честная! – ахнул Лазутка, глазам своим не веря. На поляне выросли несколько маленьких избушек, с такими же маленькими дворишками. А подле них, радуясь погожему майскому дню, носились десятки ребятишек. Один из них, лет пяти-шести, вдруг остановился и с радостным криком кинулся к всаднику:
– Батя! Батеня-я-я!
Лазутка спрыгнул с коня и подхватил на руки старшего сына.
– Никитушка!.. С матерью все благополучно?
– А то как же, – важно отвечал Никитка. – Мамка моя за старосту, ее все слушаются.