– Довольно пороть хреновину! – вскинулся Сергей. – Не одному тебе тошно. Бездельничаем вынужденно, дорогой мой, терпи.
– Вообще-то, не твоё это дело, Георгий, – вмешался Харлампий. – Раз человек чувствует, что может, пусть пробует. Годикам к тридцати пяти защитит диссертацию, а это, знаешь, это уже высота-а…
– Стоило для этого лезть на голец! – Гошка оттопырил губы. – Утопли в снегу с головой, а всё ж «нам сверху видно всё»? И зори и дали светлые…
– Понесло-о, – хмыкнул Харлампий – Чего только в башке твоей нету, чего только не ляпаешь. Статья по тебе плачет, без права переписки. Не насиделся в ИТП.
Рисуя в тетради ёлочки, Сергей вздохнул:
– Не удивляйся, Харлампий. Ещё месяц, как куры на яйцах, здесь проторчим, все заговариваться станем.
– Почему же «заговариваться»? – Начальник откинулся спиной к стенке. – Следить надо за собой, лишнего не брякать, не заговоришься… А тебя, Георгий, давно бы стоило за язык притянуть, да по всей форме. Я знаю, какие разговорчики среди рабочих ходят. К примеру, о характере наших работ. Не хуже любого из ИТР знают, что ищем, зачем ищем. А кто с ними панибратствует, турусы всякие разводит?
– Извиняюсь, разговоров про тилур и всякую зашифрованную хренотень не ведём. Беседы исключительно про международное положение, о выплавке чугуна и стали на душу населения, о…
За стенами палатки прохрупал снег, отдёрнулся полог. В ярко-белом прямоугольнике входа черно запятнала фигура Женьки.
– Как жизня без меня? – заорал он, обстукивая сапоги.
– В духе и свете эпохи! – бодро отрапортовал Гошка. – Лежим в поте лица! Работаем на мирный атом!
– Молодцы! – весело похвалил студент.
– Что там? – Харлампий ткнул рукой в брезент. – Опять снежит?
– Ага. – Женька задёрнул полог. – Опять снежком пробрасывает.
Чавкая сапогами по раскисшему земляному полу, он подошел к Гошке, потряс над головой куропаткой. По белой её грудке скатывались красные градины, печально болталась мокрогрудая головка.
– Убери, – потребовал Гошка.
Харлампий зажмурился, пристыдил:
– Как не жалко, как рука поднимается.
Женька поставил малокалиберку в угол, вышел и скоро вернулся без птицы. Сергей брезгливо смотрел в мутное оконце, за которым начали густо мельтешить снежинки. Стало ещё сумрачнее. Временами по брезенту щелкало, будто кто-то швырял бекасинником, и тогда через жестяную разделку в верху палатки влетала снежная крупа. Она сеялась на печь и шипела, припорашивала головы, таяла.