Направо, через плетень, видна была улица деревенская, почти вся, во всю её длину. Всё было погружено в тихий, глубокий сон; ни движения, ни звука, даже не верится, что в природе может быть так тихо. Когда в лунную ночь видишь широкую сельскую улицу с её избами, уснувшими палисадниками, со склоненными сонными ветками сирени под окнами, то и на душе становится тихо.
В этом своем покое, укрывшись в ночных тенях от трудов, забот и горестей, она и кроткая, и печальная, и прекрасная, и, кажется, что и звезды с неба смотрят на неё ласково и с умилением и что зла уже никакого нет на земле и всё благополучно.
Налево, с края села, за огородами, отделёнными опушкой, начинались леса. Деревня стояла на пригорке, и лес было видно далеко, до горизонта. И во всю ширь этих лесов, залитых лунным светом, тоже не было ни движения, ни звука. Такое затишье в природе бывает глубокой ночью ближе к утру, словно замирает природа, ожидая первые лучи солнца на светлеющем все больше восточном краю небес.
В этой тишине вдруг раздался дальний лай собаки, за ней другая и третья повторила, и хор собак по деревне некоторое время прерывал всю прелесть ночной тишины. Вот и я вспомнил историйку и стал рассказывать её Иван Иванычу: