Утро глухонемых. Стихи, верлибры 2018 - страница 22

Шрифт
Интервал


иероглиф чернильной боли на молоке
медленно расползается по темени.
вернуться? к тебе? невозможное – возможно?
да ну его к черту! так трощит скрипку подбородком безумный музыкант, так удивленный стекольщик
сдавливает пальцами перерезанную вену,
но музыка пробивается —
толчками, сгустками, овалами. идея вернуться к тебе
торчит между лопаток, как шпага тореадора,
вибрирует тяжелой уродливой струной.
стоит ли возвращаться?
идти сквозь паутину прошедшего,
выставив пятерню и сощурив глаза?
может, и не существует никаких возвращений?
то, что вчера было блюдом со слезами влюбленных,
сегодня – банальность, салициловая кислота.
я никогда не вернусь – но мысленно делал это не раз,
обвязавшись веревкой – уходил в буран невозможного;
веревка натягивалась, скрипели колки тысячи скрипок,
предательски тонко визжал стальной трос буксира.
может, не стоит тревожить призраков и богов?
не стоит возвращаться? возвращение —
ностальгия котлеты по говяжьим ляжкам
и травяной благодати. каждый третий
здесь инопланетянин. плотник иосиф,
построй мне деревянный вертолет,
чтобы смог я вернуться – инкогнито.
на несколько минут
пролететь над замершими в дивных позах днями —
над спящими прозрачными младенцами,
а внутри младенцев цветочными роями
кружатся, беснуются души миров,
утраченных навеки.

место для родины

осень: идеальное место для родины —
полуразрушенное, густое, кряжистое.
пустырь заброшенной стройки,
заросший великолепным бурьяном,
украшенный обморочными лестницами в небеса —
незавершенными, несовершенными, как стихи юности.
и кусками бетона с ржавыми хрящами арматуры.
с патрулями из глазастых ностальгических псов,
застрявших между истаивающей любовью к человеку
и прогрессирующей верой в волка.
там нет ни политики, ни культуры, ни разума —
сплошная первобытная самоволка.
там отваливаются за ненадобностью
широкие крылья – как у ангела, так и у химеры.
и тощие драконята пожелтевших кленов
едва пришпилены к гусиной коже пространства
черными булавками грачей —
всё держится на зверином слове.
и ветер-почтальон
слюнявит марки грусти – пустые сырые окна.

моряк

я валялся в постели:
выброшенный на берег моряк
после кораблекрушения каравеллы сновидений.
в объятиях белого демона на мятых простынях
вспоминал наш случайный роман
на тридцать четыре страницы.
вот ты тащишь меня в бушующий сад.
«не люблю я шпанку», а ты смеешься и клейко целуешься,