Валентина ловко перерезала пуповину и, завернув новорожденного в обрывок простыни, положила его на соседний стол. Степан что-то прошептал ей на ухо. Та выскочила из родзала и через мгновение вернулась со шприцем. Иванов сделал еще один укол роженице. Валентина возилась с капельницей. Она никак не могла попасть в вену. Чертыхаясь, она наконец-то всадила иглу. Все склонились над девчонкой. Та приоткрыла глаза.
– Кто? – еле слышно прошептала она.
– Мальчик, – сказала как-то тихо Валентина и, помедлив, добавила. – Мертвый.
Пациентка снова потеряла сознание.
– Ничего, – сказал Иванов, стаскивая перчатки. – Оклемается. Увози ее и оформи бумаги.
– А сам что? – Валентина поправила капельницу. – Не можешь?
– Я тебе доверяю, – вяло откликнулся Иванов и, бросив перчатки на край стола, вышел из операционной.
***
Не снимая халата, Степан тщательно мыл руки по нескольку раз намыливая и смывая густую мыльную пену. Делал он это, не торопясь, словно хотел отмыть едкую невидимую грязь. Теплая, чуть рыжеватая, вода текла тоненькой струйкой, но увеличить напор Иванову было лень, и он аккуратно подставлял по очереди каждый палец под ручеек. Не успел он ополоснуть последний палец, как на пороге появилась практикантка.
– Степан Петрович, – с волнением в голосе произнесла она. – Мне нужно с вами поговорить.
– Одну минуточку, – Степан сполоснул еще раз руки, встряхнул ими и закрыл кран. Кран обиженно зашипел, выплюнув остатки воды, и замолк.
– Ну, так о чем вы хотели со мной поговорить? – Степан снял полотенце с вешалки и, с таким же усердием, как и мыл, стал вытирать руки. – Я слушаю.