Я не знаю, сколько просидела около папы, но в реанимацию вошёл
доктор и попросил меня выйти. Мне очень не хотелось покидать папу,
но я сама врач и прекрасно понимаю, что это такие правила. Поэтому
я нехотя встала со стула, поцеловала папу в щёку и вышла.
- Арина Николаевна, - вновь обратился ко мне доктор, - я
понимаю, что вам сейчас очень тяжело, но я просто обязан вам это
сказать. – Начал он и замолчал, видимо подбирал слова, чтобы что-то
мне сказать. – В машине во время аварии был не только ваш отец, в
ней находилась так же и ваша мама. – Он снова замолчал. – Мне очень
жаль, но к приезду скоро она была уже мертва.
- Где она? – тихо прошептала я, и новый поток слёзы хлынул из
глаз.
- Она находится в морге, вам нужно её опознать. – Доктор
сочувственно посмотрел на меня. – Если вы пока не готовы, то…
- Я готова, - согласила я.
Потом доктор позвонил кому-то, за нами пришли, и мы с крёстной
отправились к маме. И чем ближе мы подходили, тем реже билось моё
сердце. Оно словно пропускало удары, жизнь замедлилась. Я не
заметила, как мы пришли.
- Вы готовы? – услышала я отдалённый голос мужчины, в ответ я
молча кивнула.
Тогда мужчина приподнял простыню, и я увидела маму. В этот
момент моя жизнь разделилась на до и после. И если папа сейчас
лежал в реанимации хоть и в тяжёлом состоянии, но он был жив. А вот
у мамы больше нет шансов.
- Нет, нет, нет, - начала повторять я, отрицая очевидное. – Нет,
этого не может быть нет!
Больше не в силах на это смотреть я бросилась в объятия
крёстной. Как же я благодарна, что она сейчас рядом, вместе со
мной. Одна без неё я бы не пережила весь этот ужас.
Дальше всё было как в тумане. Словно всё происходило не со мной.
Я будто за всем наблюдала со стороны. Были похороны, поминки,
громкие и красивые слова её коллег и наших общих знакомых. Все
что-то говорили, сочувствовали. А я просто стояла и смотрела на
мамину фотографию, с которой она смотрела на нас улыбающимися
глазами. На которой она ещё была жива.
- Держись девочка, - прошептала мне мамина коллега.
- Бедняжка, как же тебе тяжело! – сочувствовали Максимовы.
- Мы тебя понимаем, - говорили другие.
Но вряд ли кто-то мог понять то, что я чувствую. Вряд ли человек
может понять потерю мамы, самого близкого и родного на всем белом
свете человека. Вряд ли может понять тот, кто не терял. А я сейчас
столкнулась с горькой реальностью, которая диким пламенем боли
выжигала мне душу, оставляю в ней пустыню. Я понимала, что больше
никогда не увижу маму. Она больше никогда меня не обнимет, не
погладит нежными и невесомыми движениями по голове. Не возьмёт
расчёску и не расчешет мне волосы, как в детстве. Не улыбнётся, не
поддержит.