К сожалению, с сегодняшними проблемами мне мог помочь только Энцио Рикконе.
Он долго не отвечал. Более того – Клименто пошел следом за мной и счел нужным сообщить, что никто из моих любовников не поможет.
Крестный перезвонил только тогда, когда окончательно отчаялась. Даже более того – готова была отыскать Орландо и вывалить ему на голову свои проблемы.
- Альберта, горлинка моя, - я даже опешила от такого приема.
Я уже давно не дитя, чтобы так ко мне обращаться. Да и радовался он уж как-то неестественно, будто ему не я звоню, а сам премьер-министр.
- Дядя Энцио, - я обратилась к нему так, как обращалась прежде, когда он бывал в нашем доме как гость и друг отца. – Мне очень нужна ваша помощь. У меня большие проблемы.
- Ты в полиции? – прозвучало как-то фальшиво. Шаблонно, что ли. Или как будто крестный знал, что я там не могу оказаться по определению.
- Что? Нет. Нет, конечно. Просто меня уволили с работы, перед этим обвинив едва ли не в государственной измене. И они же, я так подозреваю, заблокировали все мои банковские счета. Повода для этого нет, я исправно плачу налоги и некоторые карты оформлены лично мной, а не кадровым департаментом. Я очень хочу во всем этом разобраться, но не знаю с чего начать…
- Пришли мне на мессенджер данные своей компании. Я дам указание разобраться.
- А мы не встретимся? У меня есть даже документы…
- Ну, так пришли сканы. К сожалению, девочка моя, я очень сильно занят, а в твоем доме мне,. Увы, больше не рады…
- Это все он… Отчим… - я смахнула слезы. – Он сегодня сказал, что я обязана с ним спать. Это он якобы сделал мне протекцию по работе.
- А вот этим я займусь лично, как вернусь. Все будет хорошо, Альберта. Не вешай нос, - и, не дав мне больше никаких обещаний, крёстный сбросил звонок.
Я была слишком расстроена тем, что уже случилось, чтобы давать оценку его действиям. Пообещал помочь? Уже хорошо. Не в моем положении этим разбрасываться.
Из кухни донесся глухой звук удара и сдавленный всхлип матери. А затем – крик Клименто:
- Молчать! Что хочу, то и буду делать! Мать шлюхи!
Я от ненависти сломала ноготь – так сильно они впивались в ладони. Этот урод что, на голубом глазу озвучил маме, что хочет меня трахнуть?
А чему я удивляюсь? Он охренел от вседозволенности. Мама – его марионетка.
Я даже не рванулась, повинуясь инстинкту, на ее защиту.