— Та-ак.
Афина Ураганова шагнула к мужу, плечом отодвинула его и прошла в
комнату. Грузно опустилась на стул возле стационарного телефона,
что стоял прямо у входа в гостиную. Она вообще женщина была мощная,
крупная. И не слишком симпатичная: орлиный нос, близко посаженные
глаза, широкие брови. Правда, ей всегда говорили, что у нее
невероятная улыбка, которая полностью преображает лицо — и не
врали. Да и обаяние личности нельзя сбрасывать со счетов. Поэтому
никто из ее знакомых не удивлялся, что ей удалось захомутать такого
красавчика, как Кирилл Ураганов, с его нервным лицом поэта и
актера
Голос Афины снова изменился, теперь он стал спокойным и
деловым:
— То есть ты хочешь сказать, что у Кирилла состоялась инициация?
И он воспользовался предметом-компаньоном в виде копья?
— Или алебарды, — Пантелеймон слегка протрезвел. — Не знаю,
длинная какая-то палка, чуть не по под потолок, с изогнутым лезвием
на конце.
— И это прямо у тебя на глазах было?
— Ну да! Прямо на глазах. Говорю же, он взял плащ, который я ему
сшил, взял палку...
— Он воспользовался магией при тебе?
— Да! Окна распахнулись, как от ветра, он попрощался со мной — и
шасть в окно. Я гляжу, а он уже над крышами!
— В комнате кроме вас двоих никого не было?
— Нет, конечно! Ну кто тут мог быть?
— Сотовый он взял?
— Нет, я тоже сразу позвонил, ну ты что... На кровати у него
лежал.
Афина Ураганова побарабанила пальцами по столешнице. Лицо ее
разом побледнело и постарело, она выглядела уже не на тридцать
пять, а чуть ли не на пятьдесят.
— Милая, да ты не переживай так... Наш мальчик стал защитником,
мы его правильно воспитали... Ты его правильно воспитала! —
Пантелеймон попытался положить руку супруге на плечо, но она так на
него взглянула, что его пальцы повисли в воздухе.
Кирилл Ураганов лицом удался в отца, но глаза у него были
материнские — синие и настолько же бешеные.
— Мне нужна моя записная книжка, — тем же спокойным тоном
проговорила она. — Нет, нет, пожалуй, пока не надо. Номер полиции я
наизусть помню...
Она сняла трубку с телефона и начала накручивать старомодный
диск.
— Афиночка! Какая полиция?! — Пантелеймон тоже ощутимо сбледнул.
— Он же ничего не сделал! Окна не разбил... И потом, он же теперь
мальчик-волшебник, они его не вернут...
— Не для него, а для тебя, — спокойно пояснила Афина,
придерживая диск пальцем. — Заявлю о доведении несовершеннолетнего
до самоубийства. Заведут дело, посадят тебя в обезьянник. Утром
поговоришь со следователем. Он мне все потом расскажет. Тошно мне
самой тебя расспрашивать. Да и врешь ты все время.