– Мартин! Ты слышишь меня?
В ответ не раздалось, а прошелестело чуть слышно:
– Да…
– Постарайся не кашлять и не шевелиться.
Он опустил раненого на землю, подложив ему под голову свернутый плащ – чтобы голова была повыше, а не то кровь хлынет горлом и Салданья захлебнется.
– Что со мной? – спросил тот, и последнее слово потонуло в нехорошем влажном кашле.
– Ты понял, что я говорю? Будешь кашлять – изойдешь кровью.
Альгвасил слабо кивнул и замер – лица не видно, только посвистывал воздух в пробитом легком. Через мгновение, когда Алатристе, нетерпеливо оглядевшись по сторонам, сказал ему, что должен уйти, тот вновь кивнул.
– Постараюсь кого-нибудь прислать к тебе… Священника хочешь?
– Чушь… не мели…
– Тем лучше. – Алатристе поднялся на ноги. – Значит, выживешь. Не впервой.
– Не впервой.
Алатристе уже сделал несколько шагов прочь, когда раненый подозвал его. Он вернулся и вновь стал на колени.
– Ну чего тебе, Мартин?
– Ты ведь… сам так не думаешь… А?
Алатристе стоило немалого труда разлепить пересохшие, будто склеившиеся губы, и каждое слово причиняло боль.
– Ну ясно, не думаю.
– Сукин ты… сын…
– Ты ведь не первый день меня знаешь, Мартин.
Казалось, все силы Салданьи собрались в этот миг в пальцах – так крепко и цепко ухватили они руку Алатристе.
– Ты… хотел взбесить меня… Да?
– Да.
– И это… была… всего лишь… уловка?
– Разумеется.
– По… божись.
– Богом всемогущим клянусь.
Пробитая грудь Салданьи мучительно содрогнулась от приступа кашля. Или смеха.
– Я… так и знал… Сукин ты сын… Я так и знал.
Алатристе снова поднялся, запахнул плащ. Теперь, после схватки, когда схлынул жар, ему вдруг стало зябко – перед рассветом всегда холодает. А впрочем, может, и не в рассвете дело.
– Удачи тебе, Мартин.
– И тебе… тоже… капитан Алатристе…
Если не считать того, что где-то в отдалении заливались собаки, ночь была безмолвна – стих даже ветер, слегка шевеливший листвой на деревьях. Диего Алатристе одолел последний пролет Сеговийского моста и на миг остановился возле прачечных. Вода в Мансанаресе после недавних дождей вздулась, затопила берег. Позади осталась темная громада Мадрида, с высот нависавшего над рекой, вонзавшего в небо шпили своих колоколен и верхушку башни Алькасара: наверху – черный бархат небосвода, будто шляпками обойных гвоздиков, утыканный звездами, внизу, за городскими стенами, – редкие и тусклые огни.