– Этот твой капитан… как его?.. Бахвалатристе… Нахалатристе?.. малоприятный субъект, да? Ты из-за него вечно влипаешь в неприятности, так ведь? Держался бы подальше.
Уязвленный, я выпрямился. Как посмела она произнести эти слова?
– Он – мой друг.
Облокотясь о балюстраду, она негромко засмеялась. От нее веяло ароматом меда и роз. Приятный запах, ничего не скажешь, но я предпочел бы другой, как в ту ночь, когда мы целовались. При этом воспоминании мурашки побежали у меня по коже. Запах свежего хлеба.
– Ты бросил меня на улице, – сказала Анхелика.
– Бросил… Чем мне искупить свою вину?
– Сопровождать меня, когда будет нужно.
– Ночью?
– Да.
– И ты снова будешь в мужском платье?
Она взглянула на меня как на слабоумного:
– Не в этом же виде разгуливать мне по ночному Мадриду?
– О проводах и провожатых можешь забыть… – вырвалось у меня.
– Как ты груб! Не забудь – ты у меня в долгу.
Она вновь окинула меня пристальным – да не пристальным, а просто стальным, режущим не хуже клинка, пробирающим до печенок – взглядом. Что ж, мне стесняться было нечего – хорошо промытые волосы, опрятные черные штаны и колет, кинжал сзади на поясе. Быть может, это и дало мне сил выдержать ее взгляд.
– Бессердечный, – повторила она, надувшись как ребенок, которого несправедливо лишили лакомства. – Я вижу, тебе милее общество этого… как его?.. капитана Нахалатристе.
– Я ведь уже сказал: это мой друг.
Она презрительно скривила губы:
– Ну еще бы! Старая песня – Фландрия, боевое братство, шпаги, пьянки, гулящие девицы… Какие вы, мужчины, скоты!
В этом предосудительном перечне я расслышал какую-то странную ноту – Анхелика словно бы сетовала, что в ее жизни нет ничего подобного.
– И позволь тебе сказать, – добавила она, – что с таким другом и врага не надо.
Я воззрился на нее в изумлении:
– А ты – кто?
Она прикусила губу, будто и впрямь размышляла над ответом. Потом чуть склонила голову, не спуская с меня глаз:
– Я тебя люблю.
От нее не укрылось, что при этих словах я затрепетал. Анхелика улыбнулась, как, наверное, улыбался Люцифер, до того как был свержен с небес.
– И если ты не подлец, не дурак и не позер, этого должно быть достаточно.
– Не знаю, кто я, но вот ты легко доведешь меня до костра или до гарроты.
Анхелика засмеялась, с деланой скромностью сложив руки на поясе своей широкой юбки, с которого свисал перламутровый веер. Я глянул на ее губы, вырезанные так изящно и четко, и подумал: «К дьяволу все!» Свежий хлеб, розы и мед. Оголенная шея. Я впился бы в эти уста, но вокруг, к сожалению, были люди.