Глава 1
Встреча Будды и Зорбы возможна
Пролог. Часть I
Когда Заратустре исполнилось тридцать лет, покинул он свою родину и озеро своей родины и пошел в горы. Здесь наслаждался он своим духом и своим уединением и в течение десяти лет не утомлялся счастьем своим. Но наконец изменилось сердце его, – и в одно утро поднялся он с зарею, стал перед солнцем и так говорил к нему:
«Великое светило! К чему свелось бы твое счастье, если б не было у тебя тех, кому ты светишь!
В течение десяти лет подымалось ты над моей пещерой: ты пресытилось бы своим светом и этой дорогою, если б не было меня, моего орла и моей змеи.
Но мы каждое утро поджидали тебя, принимали от тебя преизбыток твой и благословляли тебя.
Взгляни! Я пресытился своей мудростью, как пчела, собравшая слишком много меду; мне нужны руки, простертые ко мне.
Я хотел бы одарять и наделять до тех пор, пока мудрые среди людей не стали бы опять радоваться безумству своему, а бедные – богатству своему.
Для этого я должен спуститься вниз: как делаешь ты каждый вечер, окунаясь в море и неся свет свой на другую сторону мира, ты, богатейшее светило!
Я должен, подобно тебе, закатиться, как называют это люди, к которым хочу я спуститься.
Так благослови же меня, ты, спокойное око, без зависти взирающее даже на чрезмерно большое счастье!
Благослови чашу, готовую пролиться, чтобы золотистая влага текла из нее и несла всюду отблеск твоей отрады!
Взгляни, эта чаша хочет опять стать пустою, и Заратустра хочет опять стать человеком».
– Так начался закат Заратустры[1].
Фридрих Ницше – пожалуй, величайший философ, которого когда-либо знал мир. Он велик и в другой сфере, которую многие философы просто не осознают: он прирожденный мистик.
Его философия принадлежит не только уму; ее корни – в глубинах сердца, а некоторые достигают даже самого его бытия. Ему не повезло только в том, что он родился на Западе; поэтому ему и не довелось найти какую-либо школу мистерий. Он предавался глубокому созерцанию, совершенно ничего не зная о медитации. Иногда его мысли такие же глубокие, как у медитирующего, порой их полет – как у Гаутамы Будды; но, очевидно, подобное с ним случалось спонтанно.
Он ничего не знал о путях просветления, о стезе, ведущей к собственному бытию. Из-за этого в его бытии возникало сильное смятение. Его мечты достигают звезд, однако его жизнь остается самой обычной. У нее нет той ауры, которую создает медитация. Его мысли не являются его кровью, его костями, его костным мозгом. Они красивы, очень красивы, но чего-то не хватает. Не хватает самой жизни. Это мертвые слова, они не дышат, их сердце не бьется.