А затем воткнула заднюю, чтобы разогнаться и ударить ту машину так, будто от этого зависела моя жизнь. Впрочем, так оно, грубо говоря и было — мой последний и единственный шанс выбраться из ловушки. Ведь если края ямы слишком высоко, лисе их не достать. Остается делать то, что она умеет — рыть нору, прокладывать себе туннель.
И я стала рыть — пробивать себе коридор, по которому уйду из западни.
— ОГОНЬ! — заорали мальчики в балаклавах. — ОГОНЬ-ОГОНЬ-ОГОНЬ!
Через салон летели пули — пробивали стекла, прошивали обивку сидений, высекали искры, попадая в электронику. А я перла задним ходом в направлении седана чинушей. Разгоняла свой мерс на этом пятачке перед выездом и готовилась вмазать так, чтобы гарантированно сдвинуть заслон с насиженного места.
— Она едет! Прет на таран! ИЗ МАШИНЫ! СРОЧНО ИЗ МАШИНЫ!
Они разбегались как пауки перед ударом мухобойкой. А моя машина пролетала последние метры, чтобы врезаться задним бампером в другую тачку.
— А! — выкрикнула я от встряски по всему салону. — Боже! Давай-давай-давай!
Я врезалась в седан, но сдвинула его недостаточно. Он все еще мешал мне протиснуться. Дымя покрышками и буксуя, я лезла через узкую брешь в обороне, даже не думая сдаваться. А вслед мне палили автоматными очередями.
— Алло! — кричала я в телефон, держа руль одной рукой. — Алло, Артем! АРТЕМ, ТВОЮ МАТЬ! ВОЗЬМИ ТРУБКУ! — Но он не ответил сразу. И этих нескольких секунд, пока была задержка — их хватило, чтобы одна из пуль угодила прямо в телефон и разбила его на несколько частей прямо у меня в ладони. Изранив пальцы до крови и судорожной боли. — А! ЧЕРТ! ТВОЮ МАТЬ! ЧЕРТ!