– Поганец, едва аппетит мне не испортил. Не мог где-нибудь еще умереть?
Сидящие рядом милорды загоготали, показывая, что оценили шутку, король покачал головой, нахмурился и сказал:
– Стыдитесь, брат: вы говорите о кончине вашего верного слуги. Да покоится пусть его тело с миром, а душа пусть встретит добрый прием в садах Всевышнего.
На том разговор о смерти закончился.
А Дойл уже потом, много часов спустя прошел в лакейскую, где на столе лежал омытый и облаченный в праздничный наряд Джерри – оказывается, невысокий, сухонький, с виду очень легкий и какой-то непривычно белый. Постоял над ним несколько минут, ругая себя за сентиментальность и бабскую мягкотелость, сжал окоченевшие пальцы и вышел прочь. И на следующий день взял в услужение этого дуралея.
– Мальчишка, хватит уже греметь там! – рявкнул он, и Джил подпрыгнул на месте, роняя на пол старый шлем. Залепетал:
– Простите, милорд.
Дойл сел на постели, а потом и поднялся на ноги – в самом деле, отдых полагается монаршим особам, а у него хватит дел и помимо любования рыцарскими доблестями и женскими прелестями.
– Подай костюм потемней и плащ, – велел он и, облачившись в темный наряд, закрыл голову капюшоном и направился на встречу с тем, кому никто из прочих дворян не подал бы даже руки для поцелуя.
Дойл был небрезглив. Он ради дела готов был беседовать с отребьем, бандитами и всевозможным сбродом. А дело того стоило: никто лучше них не знал, чем живет страна, как она дышит, не появилось ли где на ее теле мерзостных нарывов измены или бунта.
Для встречи с людьми подобного сорта у Дойла было специальное место – в доках у реки, позади королевских складов. Там всегда пахло илом, тухнущей рыбой и мокрым песком, а иногда – кровью.
– Высокий лорд, – поприветствовал его одноглазый мужчина по прозвищу Шило – бродяга, вор и безжалостный убийца, способный воткнуть шило в сердце хоть вельможе, хоть ребенку, хоть девушке.
Дойл протянул ему руку, которую тот облобызал с величайшей почтительностью, и велел:
– Говори.
Шило распрямился и сообщил:
– Вчера снова был шабаш, в Дохлой роще.
Дойл не шевельнулся, и Шило продолжил:
– Уже третий – и это только на моей стороне. Барон и Одноухий давеча шептались – на их сторонах колдунишки тоже завозились.
Король с тех пор, как закончилась война, стал непозволительно мягок – без колебаний отпускал на свободу осужденных, дарил жизнь приговоренным к смерти. И если обычных преступников пока держал твердой рукой сам Дойл, людям которого были известны их самые тайные укрытия и самые надежные схроны, то колдуны и ведьмы осмелели.