– Может быть, вы все же сойдетесь на извинениях, господа?
– Ни в коем случае!
– Нет!
Вадим подал знак. Противники начали медленно сходиться.
Юрий поднимал уже наган. В следующее мгновение Вишневский с изумлением увидел, что маска его лица неожиданно треснула под пробежавшей судорогой. Раздался выстрел: Сережина пуля распорола сукно шинели у левого плеча Юрия. Вслед за этим Некрасов резко направил дуло вверх к вершинам сосен и выстрелил, словно салютуя.
– Я требую, чтобы этот господин стрелял еще! – срывающимся от возмущения голосом закричал Сережа.
– Стреляйте снова, Некрасов, – с трудом проговорил потрясенный случившимся Вадим.
– Я отказываюсь. – Некрасов, казалось, испытывал большое облегчение и уже владел собой.
– В таком случае я вызываю вас вторично!
– Оставим, прапорщик. – И Юрий просто и убедительно, словно готовил заранее, произнес ту единственную фразу, которая могла унять Сережин гнев: – Нас и без того слишком мало.
– Тихо, Серебряный, тихо! Взбесился ты, что ли? Ты мне еще поклади уши, ей-богу, этим промеж них и получишь… Ну?.. «Je cherche la fortune Autour du chat noir»… A если я тебе на копыто наступлю? Черт, грязи… «Au clair de la lune A Montmartre le soir»[21]…
Сережа, чистивший под открытым навесом старой конюшни своего коня, бросил скребницу и, поморщившись от боли, опустился на колено. Кровный, с мощной грудью, белый рослый жеребец недовольно переступил с ноги на ногу.
– Не раз замечал – лошади нервничают в окружении, – сказал куривший на крыльце Вишневский.
С момента дуэли прошло несколько часов, и Вадиму было все еще стыдно сталкиваться взглядом с Сережей, хотя тот наверняка не догадывался о грызущих его мыслях, ведь не из-за него, секунданта, а из-за, слава богу, неожиданного отрезвления Юрия беды не произошло. Но это не снимало с Вадима стыда за свою слабость.
И вины за нее.
– Люди тоже. – Сережа надавил под бабкой, заставляя коня поднять копыто. – Нет, ничего, покуда не слетит… Да стой ты, чтоб тебя!..
– А неплохой конь. Должно быть, выносливый.
Стукнула перекладина затворяемого денника. Из глубины конюшни показался Некрасов с отстегнутым путлищем в руках.
– Мне нравится масть, – проверяя другую подкову, ответил Сережа. – Я не люблю изжелта-белых лошадей, хотя на Дону у меня такой был, и тоже недурен… Но у этого серовато-голубая грива – лучше белой в желтизну. Он был бы серым в яблоках, отсюда и отлив – действительно серебряный.