Наконец, слуги вытащили из дома мольберт, принадлежности к нему
и обитое тканью кресло.
Андрей взял винтовку наизготовку, зарядил в неё бронебойную
стрелку, после чего приник к оптическому прицелу.
Прицел трёхкратный, стандартный для Ли-Энфилда. Для данной
дистанции в самый раз…
Боров в махровом халате и странной шапочке начал замешивать
краски. Андрей видел, что он рисует какую-то мутную зелень, но это
было совершенно неважно — скоро он сделает последний в его жизни
взмах кисточкой.
Андрей сделал дыхательное упражнение, которое всегда помогает
ему сконцентрироваться. Догадался он до этого упражнения сам —
никто не подсказывал. И оно работало очень хорошо.
Полностью успокоившись, снайпер взял прицел на сидящего к нему в
профиль британского борова, навёл перекрестие оптики ему под левое
плечо, после чего выстрелил.
Испуганные птицы сорвались с деревьев, но Андрея они волновали
меньше всего.
Сразу же перезарядив винтовку, он вернул прицел на жертву, но та
уже лежала рядом с креслом. Андрею сказали, что жертва должна
гарантированно умереть, поэтому он не поленился и сделал ещё один
выстрел — прямо в задницу этому борову.
Далее, следуя инструкциям, снайпер вскрыл колбу с кислотой и
налил её в ствол винтовки, а после этого вылил остаток на казённую
часть и приклад.
Её найдут, обязательно, но на ней не останется вообще
ничего.
Машина была замаскирована в лесу, в полутора километрах отсюда —
Андрей пошёл к ней быстрым шагом.
На часах восемь утра, людей на улице практически нет, поэтому
пускать в ход револьвер не пришлось. И это было большое облегчение
для него, так как бесплатно грех на душу он брать не хотел.
Машина, старый и мятый Форд Т, называемый американцами «Жестяной
Лиззи», затарахтела и Андрей покинул место преступления. Его ждёт
Лондон, а там неприметный отель, сутки ожидания, после чего нужно
будет проверить один тайник, в котором должен появиться ключ к
банковской ячейке.
День и вечер прошли спокойно, несмотря на то, что в Лондоне всё
это время царила какая-то нездоровая активность — полиция искала
кого-то, кого-то находила и перетряхивала, а затем, зачем-то,
патрулировала улицы.
«Видать, хлебушек свой отрабатывают, псы служивые…» — подумал
Андрей, курящий у открытого окна номера.
Эта мысль заставила его подумать о том, что он и сам был
служивым. Сначала царю, потом Корнилову, которого он считал тем ещё
наивным дурачком, но теперь он служил только самому себе.