– Все-таки в нас стало слишком много человеческого, – с горечью проговорила Богиня-Вода, и голос ее был похож на шелест волн, набегающих на песок. По-матерински погладила ветер по призрачным чешуйкам. – Мне жаль, брат мой.
– И мне, – выдохнул Белый Целитель.
– Побудь сегодня со мной, – то ли приказала, то ли попросила она. – Мне больно.
– И мне, – повторил Змей-Воздух. – И мне.
26 января, четверг
Солнце, коснувшееся края континента, через несколько часов добралось до столицы Йеллоувиня. На просторной веранде светлого дворца, наслаждаясь первыми лучами, уже сидели император Хань Ши с супругой и ждали завтрак. Циновки, на которых расположилась правящая чета, были самыми простыми, соломенными, и на веранде не было ничего лишнего и вычурного: простота, четкие линии, большие окна с видом на цветущие нежнейшим розовым и белым цветом сады. Слуги, накрывая на низком столике простой завтрак, двигались бесшумно и одеты были в темные одежды.
Один из них, мастер-старик, служивший у императора с тех времен, когда они оба еще были безусыми юношами, стоял у низкого столика на коленях и аккуратно, умело смешивал в плоском чайнике ароматные травы и чай. Господин его с умиротворением следил за движением тонких рук. Обычно Хань Ши молчал, терпеливо дожидаясь окончания церемонии, но сегодня его молчание было удивленным. И поэтому старый слуга едва заметно вздрогнул, когда услышал мелодичный голос повелителя:
– Ты чем-то смущен, Йо Ни?
Чайных дел мастер не ответил – его сознания коснулись мягкие ментальные пальцы и тут же удовлетворенно отпустили. Ничего, кроме желания услужить господину и дружеской любви к нему, как к старому родственнику и великому правителю.
Старик поклонился, коснувшись лбом пола, и вышел, пятясь, сжимая в руках поднос с пятьюдесятью видами трав, из которых он все эти годы делал господину чай.
Дошло утро и до Песков – ныне влажных, сочно-зеленых, напоенных дождем. Сначала заглянуло солнце в Тафию, серебром высветлило широкое полотно великой реки Неру и скользнуло к белоснежному дворцу. Там, во внутреннем дворе, на мозаичной лазурной плитке тренировался дракон Четери, похожий на грозовой ветер – так быстр был он сам и его клинки, что за их движением и фигура Мастера казалась чуть смазанной.
Он смеялся, улыбался, как ребенок, успевая в битве с невидимым соперником подставлять лицо солнечным лучам, и был так совершенен, и двигался так красиво, что, будь у солнца воля, оно бы задержало свой ход, желая полюбоваться на лучшего воина в мире.