– О, вы были правы! – воскликнула мисс Нуаро. – Это намного интереснее, чем унылая поэзия. Как девушка талантлива! Вы представляете, сколько времени ей потребовалось, чтобы освоить это искусство? Сколько лет, как вы думаете, ей было, когда она начала тренироваться? Ее, наверное, воспитывали для такой работы с пеленок, как это часто бывает с цирковыми? Кстати, портных тоже готовят с детства.
Такая серьезность в ее голосе… Она была столь юной и столь заразительно оживленной!
– Полагаю, даже если их и готовят с детства, они еще столько раз падают на голову, прежде чем освоят мастерство, – заметил Лисберн. – Но им нужно начинать как можно раньше, пока кости гибкие и не ломаются.
– С портными все иначе, – сказала Леони. – Рано или поздно будущие наездники садятся на лошадей. А нас не подпустят раскроить кусок шелка, пока мы целую вечность не просидим над простейшими швами, пока не сошьем тысячу носовых платков и передников. Какое наслаждение наблюдать за женщиной, которая обладает таким искусством! Наездники в большинстве ведь мужчины, не так ли?
– Благодаря этому популярность мисс Вулфорд только возрастает.
– Но она хороша! Или это потому, что я совсем не обратила внимания на наездников-мужчин?
– Нет, она действительно талантлива, – сказал Лисберн. – Балерина-наездница.
– Чудо! – продолжала восхищаться мисс Нуаро. – Мои сестры постоянно говорят, что мне нужно почаще выбираться из мастерской, но воскресенья бывают только раз в неделю, и мне нравится проводить их либо с племянницей, либо на природе, предпочтительно то и другое одновременно. Иногда мы ходим в театр, но это совершенно другое. Тут даже пахнет иначе, конечно.
– Это запах лошадей, – объяснил он.
– Прекрасные создания!
Лисберн заметил нотку грусти. Обдумал это, а заодно и ее реакцию на мисс Вулфорд, и отложил свои размышления на более удобное время.
Тут началась вторая часть конного представления, и Леони вновь повернулась к арене.
Саймон смотрел в ту же сторону, внешне собранный, но полный внутреннего беспокойства. На его глазах она вдруг из искушенной парижанки превратилась во взволнованную девчонку и в какой-то момент вдруг предстала перед ним настолько беззащитной, что он почувствовал… Что? Стыд? Но за что? Он ведь мужчина. Она – женщина. Их тянуло друг к другу, и они играли в игру, которая стара как мир. Однако вместе с предвкушением от начавшейся партии Саймон ощущал, как что-то гложет его. Какая-то тяжесть на сердце.