В те дни в нашем полку создали новый 2-й дивизион и меня перевели в него на должность офицера инженерно-технической службы. Его командиром являлся совсем юный гауптман Йохен Румор, который был на несколько лет моложе меня. Со временем я очень хорошо узнал этого человека, поскольку совместно прожитые месяцы во время военных походов на Юго-Восток и Восток сделали нас настоящими друзьями. Его характер и умения, личная храбрость и манера руководства людьми служили для меня образцом настоящего немецкого офицера.
Внезапно, как это всегда бывает для солдат, пришел приказ готовиться к маршу. Все намечавшиеся рождественские отпуска были отменены, и мы, вместо поездки домой, смогли отправить только печальные письма с извинениями. 18 декабря 1940 года дивизия СС «Райх» моторизованным маршем покинула пределы так полюбившейся нам Голландии. Наше выдвижение в южном направлении поистине было стремительным.
Уже 21 декабря все соединение должно было прибыть на новое место в полной боевой готовности. Приказ предписывал войти в незанятую до сих пор часть Франции, и, продвигаясь в одну колонну, наша дивизия спешно направилась к Марселю. С собой мы взяли только горючее, боеприпасы и минимум продовольствия. Все остальное пришлось оставить, поскольку ожидалось вооруженное боестолкновение.
Мы с гауптманом Румором бились над решением задачи, как распределить весь груз по оставшимся машинам. Причем самой большой проблемой являлась доставка горючего, которого должно было хватить до Марселя. В нашем дивизионе имелась, конечно, двенадцатитонная автоцистерна, но две большие шины у нее оказались настолько в плохом состоянии, что рисковать не стоило. И тут мне стало известно, что под Лангром находится войсковой склад покрышек.
На складе отмечалась полная тишь и благодать – все господа отправились в рождественский отпуск! Начальника замещал какой-то тупоголовый фельдфебель, который ничего не хотел делать. Чтобы снискать его благосклонность, я угощал его своими хорошими голландскими сигаретами и рассказывал ему анекдоты, от которых он ржал как лошадь. Битый час я его уговаривал, но все оказывалось напрасным – сердце интенданта оставалось холодным как камень. Причем поведать этому упрямцу о полученном приказе было нельзя – нам предписывалось хранить строжайшую тайну!