– А кого же? – заинтересовался Анна.
– Слухи разные, не подтвержденные, – так же тихо сказал Каиафа.
– Говори всё.
– По одним слухам, Он сын римского солдата некоего Пантера, сирийца.
– Хорошо. Это может пригодиться, – сказал Анна. – Дальше.
– По другим… – Каиафа запнулся. – Он – Сын Божий.
– Что-что?..
Анна и Каиафа некоторое время молча смотрели друг другу в глаза. Тишина звенела в их ушах.
– Говорят многое, – продолжал торопливым, несколько испуганным шепотом Каиафа, – что Он – Илия воскресший или Иоанн Креститель или пророк Иеремия…
– Ну, все это чепуха, – сказал Анна, нахмурившись. – Мы – саддукеи, и все эти вымыслы о воскрешениях, о сынах Божиих… Нет, это чепуха, вздор. Это пусть фарисеи сомневаются. Это по их убеждениям. Здесь дело простое, природное. Если не этот плотник Его отец, то либо этот сириец, римский солдат, либо еще кто-нибудь. Но мне сириец больше нравится… Хотя это и не объясняет Его знания пророков.
– Говорят, что Он и есть Тот Сын Человеческий, о Котором писал пророк Даниил, что Ему дана власть, слава и царство.
– Власть и царство? – ухватился за эти слова Анна. – Постой, ты говорил, Он родился в Вифлееме?.. А не метит ли Он на опустевший престол? Для сына плотника это довольно дерзко и нахально.
– Есть такие слухи, что Он – потомок царя Давида, – сказал Каиафа. – И потому-то, видите ли, Он и родился в Вифлееме, что Бог указать хотел. Но Он никогда Сам не говорил об этом, и о Своем Рождении в Вифлееме не распространяется.
– Интересно! Да, Он, действительно, не сын плотника. Но кого же? Надо проверить, не приглянулась ли мать Его кому-нибудь из людей богатых, образованных? Какому-нибудь фарисею, а? Он знает Писание… Это бы объяснило… Хотя… римский солдат очень удобен.
– Хорошо, проверим.
– Ты, Каиафа, переоделся бы, что ли. А то – словно кровью обрызган, – вдруг брезгливо сказал Анна.
– Это всего лишь галилейское вино, – сказал удивленный Каиафа, но весь съежился и словно постарел. – Чтобы переодеться придется позвать слуг…
– Не обращай внимания, мой милый, – сказал Анна. – Я, видимо, очень устал в эти дни. Еще пасха эта…
У Каиафы потемнели глаза, губы его задрожали и он произнес:
– Это страшно сказать… – начал он нерешительно, но таинственно.
– Говори, говори, мой милый, нас никто не слышит, – ободрил его Анна и выпил глоточек вина.